Сенсация по заказу

— Да я следаку молодому уже объяснял.

— Я знаю, что вы ему сказали, — подтвердил Турецкий. — Что отсутствие женщины кого хочешь в могилу сведет.

Колыванов смутился:

— Ну не так что уж… А то у вас получается, он и застрелился, потому что… Я не знаю, что у него на самом деле было, у Феликсовича. Он дома мало бывал.

— Но здесь вы у него женщин никогда не видели и не слышали? Это абсолютно точно?

— Не слышал? — хохотнул Колыванов. — Нет, не слышал. Услышал бы — запомнил. Я на черепушку не жалуюсь.

— Тогда вы наверняка помните, кто к вам приходил по смерти Антона Феликсовича.

— Следователь ваш.

— Это я знаю, а еще?

— А все.

— Сослуживцы, может быть, или его знакомые. Родственники?

— Да не было никого.

— И не звонили, ничем не интересовались, подробностями смерти, например? Или какими-то бытовыми вещами?

— Да кто?!

— Кто-нибудь.

— Нет, — твердо сказал Колыванов. Самое время было сменить тему.

— А вот вы там что-то… Про его фантазии, — небрежно обронил Турецкий, на самом деле внутренне напрягшись.

— Про кого это?

— Да все про Белова. Про Антона Феликсовича.

— Не говорил, — твердо сказал Колыванов, моментально отставляя бутылку в сторону.

По-прежнему мягко улыбаясь, Турецкий уточнил:

— В дружеской беседе с моим коллегой вы упомянули, что покойный Антон Феликсович Белов был человек с фантазией.

Турецкий внимательно следил за Колывановым, и от него не укрылось, что тот едва-едва заметно вздрогнул.

— Когда это? С кем это? — быстро сказал Колыва-нов.

Турецкий переменил тон:

— В день смерти Белова! Со следователем Смаги-ным! Вы так и сказали — слово в слово — зафиксировано в протоколе.

— Ну если в протоколе… Может, говорил.

— Не может, а точно, — настаивал Турецкий. — Следователь — не журналист бульварной прессы, он не сочиняет, а выясняет и фиксирует правду. Кроме того, протокол вами подписан.

Колыванов процедил:

— Мало ли что, всего не вспомнишь.

Турецкий знал, что нужно продолжать давить. Тяжело играть хорошего и плохого полицейских разом, но ничего не попишешь, надо.

— Колыванов, вы думаете, я из Москвы сюда ехал, чтобы слушать, как вы врете?

— Из Москвы, — презрительно сказал Колыва-нов. — А что Москва-то? Москва бьет с носка. Москва слезам не верит. Москва не всем красна. Москва… — Тут запас пословиц, видимо, иссяк, потому что слесарь глубокомысленно замолчал.

Турецкий, в свою очередь, терпеливо дожидался этой паузы и снова заговорил мягко:

— Давайте договоримся так. Я не буду вам угрожать. А вы станете отвечать на мои вопросы — полностью, не ограничиваясь недомолвками и междометиями.

— А если не договоримся?

— Тогда я таки стану вам угрожать. — Турецкий ослепительно улыбнулся.

— Чем же это, интересно?

— Сокрытие от следствия важных улик преследуется по закону. Заведу дело. Арестую. Посажу в следственный изолятор.

К удивлению Турецкого, которое он пытался всячески скрыть, Колыванов кивал каждому слову.

— Вот-вот.

— Что — вот-вот?!

— В изолятор. Тех, кто через вас, через Генпрокуратуру, проходят, в Матросскую Тишину отправляют, а там — я передачу про олигарха видел — в камерах ковролин, телевизор…

— Стриптиз по выходным, — дополнил список Турецкий. — Я вас разочарую, Колыванов. Специальную статистику не вел, но приблизительно помню, что две трети моих подследственных отбывают предвариловку в Лефортове. Да и в Бутырках, кстати, тоже некоторые сидят.

— Правда?

— Да. А что, это для вас аргумент? Колыванов засмеялся:

— Да ладно, это я так, балагурю. Спрашивайте, чего уж…

— Что вы имели в виду, когда говорили о фантазиях вашего соседа?

Колыванов горестно покивал, демонстрируя свою законопослушность, как бы ни тяжела была эта ноша. Но вдруг сказал:

— А другой вопрос нельзя?

Турецкий поймал себя на том, что уже едва сдерживается. Но все же молчал, ждал, знал, что теперь давить не нужно — Колыванов скажет. И он действительно сказал:

— Тут дело в том… Он смастерил одну штуку. Колыванов уже не играл, Турецкий видел это наверняка.

— Смастерил?

— Не, изобрел.

— Значит, изобрел. — Турецкий почувствовал, что удача близка. Сейчас что-то прояснится, сейчас наружу выплывет то, до чего Смагин добраться не смог. А тогда можно будет искать злоумышленника… Понять мотив преступления немудрено. Белов изобрел какую-то гениальную вещь, ее хотели отнять, не нашли, Белова грохнули, а изобретение он успел передать соседу. Только вот что это? Лекарство от рака? От СПИДа? Вечный двигатель? Что-нибудь попроще? Что-нибудь такое, на чем можно крупно заработать?

— Ну да, придумал. Объяснил мне, что и как. Чертежик сделал… Что это вы так глядите? — вдруг сказал Колыванов. — А смастерил уже я. Так что мы, выходит, эти… соавторы, так? По закону?

— Не знаю. Рассказывайте дальше.

— Как это не знаете? — разволновался Колыва-нов. — Вы закон должны знать! У меня на нее столько же прав, сколько у него. Даже побольше, может. Потому что… Потому что…

— Что — потому что?

— Потому что он мне ее уступил, вот почему!

— Уступил? — Турецкий немного растерялся. — Как — уступил? И почему?

— Ну да! Подарил! Сказал: владей, Колываныч, и наслаждайся! Пусть она облегчит тебе жизнь. Или как-то так сказал. Словом, моя она, и точка.