Сенсация по заказу

Этот вкус он и сам сейчас чувствовал. Ларин никогда не думал, что может сломаться. Ему и не показалось, что он сломался. Просто он начал говорить. Отвечал на вопросы, которые Турецкий ему задавал. Опознал по фотографии Свенсона, которого Турецкий почему-то называл Свиридовым. Подробно начертил план своих действий на Кутузовском. Рассказал о бомбе в ботинке богатого араба…

— Не боитесь, что я вас убью прямо во время допроса? — однажды спросил Турецкий.

Ларин пожал плечами. Ему уже было все равно.

— По-настоящему реальны только мечты. Потому что они живучи, их ни кислотой, ни ОМОНом не возьмешь. И они распространяются, плодятся, вползают из головы в голову. Против них бессильны каменные стены, государственные границы и даже личный указ президента.

— О чем же вы мечтаете, позвольте поинтересоваться?

Ларин посмотрел в крошечное окошко и сказал без всякого выражения:

— На бразильском пляже Ипанеме принято аплодировать закатам.

— Бывали?

— Да. Это такое место… Солнце тает в океане быстрее, чем кубик льда в коктейльном бокале.

— Как же все это с вами случилось? Как вы стали таким? — не удержался Турецкий. — У вас было тяжелое детство? Вы голодали? Вас бросили родители? В чем ваша история?

И услышал страшный ответ:

— Нет никакой истории. Наша жизнь — непрекращающийся кошмар, война и расправа. Что хочет человек? Простых вещей. Сытно есть, спокойно спать, свободно думать. Впроголодь уже вряд ли выспишься как следует, да и мысли принимают скверное направление. Вот и выходит, что любая буза начинается с хлеба. А хлеб у меня был. Как это странно…

Александр Борисович ехал на работу и размышлял о двух людях, о том, которого он недавно допрашивал, и том человеке, которого совсем не знал, хотя думал о нем постоянно, — о профессоре Белове. Есть люди твердой воли, крепких нервов, решительные и даже смелые, но для жизни облюбовавшие себе комфортный «тыл». А есть те, кто создан для глубоких неспешных раздумий, для лирики… И они почему-то выбирают тернистый путь действия. Когда ученые как бы не нужны, на них самих и на их нужды сильные мира сего не обращают никакого внимания, не субсидируют их исследовательские работы. Но когда их труды востребованы и нужны, тут все пускается в ход: и отличное отношение, и деньги, большие деньги! И преступления, а в том числе и убийства! Почему? Потому что плодами этих ученых с жадностью неописуемой завладевают другие, те, кто сам неспособен на подвиг мысли. А с самими творцами они жестоко расправляются, и особенно в тех случаях, когда ученые вступают в борьбу за свое «детище».

Три человека сидели в кабинете генерального прокурора, и два из них непрерывно курили.

— Неужели политика его действительно не интересует? — никак не мог поверить генеральный. — И все это ради…

— Представьте себе, Владимир Михайлович, — сказал Турецкий. — Доказательства, которые мы со следователем Смагиным представляем, достаточны, чтобы выписать ордер на арест господина Шляпникова. Вот уж кто совсем не честолюбив, зато невозможно, просто дьявольски тщеславен!

— Тщеславие, кажется, входит в число смертных грехов? — Генеральный задумался.

— Еще как! — негромко откликнулся Меркулов. И обратился к Турецкому: — Александр Борисович, чтобы не вдаваться сейчас в бумажные дебри, расскажите нам механику его преступления.