Вообще, Томомунэ Сейджин был уникальным человеком. Рожденный от кицунэ (теперь понятно, почему Кагори отдельный случай?) и отца-тануки (Датэ в прошлом образный клан именно тануки), мужчина обладал повышенной чувствительностью к пране и вместе с тем у него не было порывистости, характерной для потомка кицунэ. Основательность тануки была его базовой чертой. И дополненная чувствительностью к пране, она дала возможность Сейджину не только видеть суть воинов, но и находить для них путь максимально быстрого и правильного обучения.
У любого клана, японского и вообще, имелись такие люди, учителя. Но специалистов именно по индивидуальному обучению было очень мало. За историю, а не сейчас живущих. И буквально недавно (около тридцати лет назад, почти вчера), Томомунэ Сейджин остался единственным учителем такого уровня. Меруган Дамани решил покинуть этот мир навсегда на сто двадцать первом году жизни. И Сейджин… Это осуждал. Сейчас, тоже добравшись до третьего десятка после сотни, он не ощущал какой-то усталости и необходимости покоя. Наоборот, он видел подтверждение того, что надо еще пожить и что все самое интересное только начинается.
Томомунэ Сейджин был всегда очень своеобразным человеком, по поведению которого иной раз и не подумаешь, что ему уже за сотню. Во-первых, Сейджин не сидел в поместье Датэ, ища покоя в наблюдении за камнями (имеется в виду Сад Камней, традиционное японского залипалово. И поговорка, «Смотреть на камни» обозначает одновременно, и мудрость, и нежелание что-то делать). А некоторые женщины, почти все вдовы в возрасте, имели к учителю воинов Датэ очень теплые чувства. То есть Томомунэ Сейджин совершенно не собирался вести монашеский образ жизни и ограничивать себя в житейских радостях. И при этом хранил в сердце образ своей единственной любви и жены, к сожалению, уже покинувшей этот мир. И да, Сейджин несколько раз бывал и на острове Хоккайдо. Конкретно в клане Ёси. Разумеется, молодежь и представить себе не могли, что уважаемый седовласый (то есть явно глубокий старик) и не менее уважаемая старшая кицунэ (вдова к тому же) Ёси Хэруко на самом деле не только прогуливаются по берегу моря и в саду, проводя время за обсуждениями внуков и воспоминаниями о былом (а о чём еще могут говорить старики?), а имеют вполне близкие горизонтальные отношения.
Еще Томомунэ Сейджин был совершенно равнодушен к чаю. Даже можно сказать холоден. Особенно к зеленому. И утро предпочитал начинать… с горячего шоколада и сигариллы. Да-да, вот такой был этот на вид традиционный учитель. На самом деле, Сейджин намеренно использовал образ «Учителя» из китайских и японских фильмов. То есть крайне мудрый вид, борода, неспешность. Только брови не стал делать длинными, это уже как-то перебор. Да и не сделать их, это же утрированный
… Здесь, на южном Хонсю, еще было совершенно незаметно, что наступила осень. Даже ночью было тепло. Деревья еще и не думали надевать разноцветные наряды. Сейджин, с кружкой горячего шоколада, вышел на энгаву главного здания поместья. Нагнувшись, мужчина поставил кружку на пол, а сам присел рядом.
Ароматный дым поплыл в сторону сада. Сидя на краю энгавы, Сейджин, довольно щурясь, отхлебнул из кружки.
— Чиоко, — негромко произнес он. — Подсматривать некрасиво.
Из-за угла дома вышла бакэнэко. Женщина была в мешковатой спортивной одежде. Она подошла к Сейджину, села рядом. И молча отрицательно помотала головой на протянутую ей пачку с сигариллами.
— Это хорошо, — произнес Сейджин. — Вообще не тянуло после?
Чиоко снова отрицательно помотала головой.
— Ну вот, а ты переживала, как будешь бросать, — усмехнулся мужчина.
И они замолчали. В утренней тишине только было слышно потрескивание горящего табака, когда Томомунэ затягивался.
— Останешься здесь? — спросил, наконец, мужчина.
Чиоко бросила на Сейджина быстрый взгляд. А потом сгорбилась.
— Датэ-сама сказал, — очень тихо произнесла она. — Чтобы я спросила… У него.
— А ты не можешь, да? — чуть усмехнулся мужчина.
Чиоко посуровела, сдвинула брови.
— Он же младше меня на двадцать с лишним, — мрачно произнесла она и добавила с некоторым надрывом. — Ну почему ему хотя бы не… тридцать?
— Ну, Чиоко, — Сейджин выпустил клуб дыма. — Это может быть даже преимуществом.
Женщина поморщилась.
— Да уж, — выдохнула она. — Сорокалетняя тетка совра… Он же ребенок!
— Чиоко, Юкио почти совершеннолетний, — чуть укоризненно произнес Сейджин. — И уверяю тебя, вполне четко осознает себя мужчиной.
— Но я-то вижу подростка, — пробурчала Чиоко. — И чувствую себя прям… тварью похотливой.
— Поэтому ты решила с ним вообще не разговаривать, да? — опять усмехнулся мужчина. — Очень взрослое поведение. Бери пример с Сидзу.
— Ой, да что взять с кицунэ, — язвительно заметила Чиоко. — Ей же просто поиграться хочется.