Сент-Ронанские воды

— Пожалуй, что и так, — сказала Мег, бросая взгляд на отражение собственного лица в медном кофейнике, начищенном ею до такого блеска, что он вполне мог сойти за зеркало. — Да, пожалуй, что и так: все люди стареют, прежде чем умереть. Все-таки сдается мне, мистер Тирл — ведь мне теперь не годится называть вас просто Фрэнси…

— Зовите меня как хотите, хозяюшка, — сказал приезжий. — Я уж давно не слыхал, чтобы кто-нибудь звал меня именем, напоминающим о прежней ко мне ласке, и нынче оно звучит для меня приятней княжеского титула.

— Ну тогда, мастер Фрэнси{33} — если такое наименование вам не обидно, — вы, я надеюсь, не набоб?

— Нет, нет, по чести могу вас в этом уверить, мой старый друг. Ну а если бы я был набоб?

— А ничего; только я, пожалуй, попросила бы вас проехать подальше, где бы вам служили хуже, чем у меня. Ох, эти набобы! Весь наш край они заполонили! На двадцать миль в округе поднялась из-за них цена на кур и яйца. Да мне-то что? Почти все они селятся внизу, у источника. Им, видите ли, эта вода помогает, а то у них цвет лица медно-красный и требует промывки, совсем как мои кастрюльки, которых никому, кроме меня, не отмыть.

— Ну, моя милая, — сказал Тиррел, — из всего этого я заключаю, что мне можно у вас остаться и пообедать.

— Почему же нет? — отозвалась миссис Додз.

— И что мне отведут синюю комнату на одну-две ночи, а то и дольше того?

— Ну, этого я не знаю, — ответила хозяйка. — Синяя комната у меня самая лучшая, а кто тянется к лучшему, тот не из самых бедных на этом свете.

— Это уж воля ваша, хозяйка. Определяйте сами, сколько хотите, — сказал приезжий, — а я пока схожу присмотрю за конем.

— Добрый человек и к своей скотине добр, — промолвила Мег, когда приезжий вышел из кухни. — Что-то в нем всегда было особенное, в этом мальчишке. Ну и к худу же он изменился лицом с тех пор, как я видела его в последний раз! Зато в память былых времен я угощу его отменным обедом!

Со свойственной ей решительностью Мег взялась за соответствующие приготовления и так погрузилась в кулинарные дела, что две служанки по возвращении под хозяйский кров избегли жестокого выговора, который в награду за их пресловутое неряшество и небрежность уже готовила им госпожа. Она простерла свою любезность до того, что, когда Тиррел пришел в кухню за своими сумками, она по всем правилам отчитала Эппи: «Почему эта неповоротливая лентяйка не снесла вещи джентльмена к нему в комнату?»

— Благодарю вас, хозяюшка, — сказал Тиррел, — но в этих мешках у меня акварельные наброски и рисунки, и я предпочитаю перенести их сам.

— Значит, вы еще занимаетесь этим делом? — спросила Мег. — Ужасную грязь разводили вы из-за них встарь.

— Я не могу жить без рисования, — сказал Тиррел, беря свои сумки.

Затем служанка, как положено, проводила гостя в его уютную комнату. Вскоре, к его удовольствию, заботливые руки Мег поставили на стол целое блюдо котлет с овощами и кувшин превосходного эля. В виде признательности за оказанную честь Тиррел попросил Мег принести ему бутылочку, запечатанную желтым сургучом. «Если у вас, конечно, еще остался тот прекрасный кларет», — прибавил он.

— Остался! Еще бы не остаться! — сказала Мег. — Я его не всякому подаю. Ах, мастер Тирл, опять вы взялись за прежнее! Раз вы зарабатываете на жизнь рисованием, как говорите, так стаканчик рому с водой обошелся бы вам дешевле, а пользы принес бы столько же. Впрочем, конечно, поступайте сейчас по-своему, а то потом, может быть, и не придется.

Позвякивая ключами, Мег выплыла из комнаты и, переворошив весь погреб, вернулась с бутылкой такого кларета, какого ни в одной гостинице не подали бы самому королю, и притом даже по королевской цене. Хозяйка почувствовала себя вполне вознагражденной, когда приезжий заверил ее, что букет этого вина он помнит и по сей день. Проявив таким образом свое гостеприимство, она удалилась, предоставив гостю спокойно наслаждаться всем тем, что красовалось на столе.

Но на сердце у Тиррела лежала тяжесть, которой не снять было ни хорошим угощением, ни даже вином: ведь вино не в силах развеселить душу, если в ней кроется тайная горесть и противится его оживляющему влиянию. А Тиррел только что вернулся в края, которые любил в ту прекрасную пору, когда юность и веселье внушают нам счастливые надежды, так редко сбывающиеся с наступлением зрелости. Он подвинул стул в амбразуру старинного окна, поднял раму, чтобы насладиться свежим воздухом, и, окидывая взором места, которых не видел в течение последних бурных лет, обратился мыслями к былому. Перед ним уходил вниз конец опустевшей деревни, и развалины ее домов кое-где выглядывали из-под одевавшей их густой зелени. Еще ниже на лужайке расположилась окруженная кладбищенскими крестами церковь Святого Ронана, а дальше, у впадения сент-ронанского ручья в реку, протекавшую по широкой нижней долине, белели в закатных лучах новые, либо только что выстроенные, либо еще не достроенные дома вокруг целебного источника.