Сент-Женевьев-де-Буа. Русский погост в предместье Парижа

«Неужели была какая-то возможность жизни моей с Ниной, – спрашивал Набоков в том первом рассказе, – жизни едва вообразимой, напоенной наперед страстной, нестерпимой печалью, жизни, каждое мгновение которой прислушивалось бы, дрожа, к тишине прошлого? Глупости, глупости!.. Глупости. Так что же мне было делать, Нина, с тобой…»

Выход оставался один, типично писательский: в блестящем рассказе Набоков доказывает себе и миру, что у этой любви не может быть будущего, и – убивает героиню (я бы назвал это «писательским экзорсизмом», но, вероятно, существуют и более профессиональные термины для подобного заклинания зла и борьбы с наваждением). Однако судьба подготовила Набокову новое искушение. При Гитлере выходит из тюрьмы и становится одним из руководителей русской эмигрантской колонии убийца отца писателя черносотенец Таборицкий. Жена уговаривает Набокова бежать в Париж, где он снова встречается с Ириной… Позднее, уже поселившись с семьей на Лазурном берегу Франции, Набоков продолжает писать любовные письма Ирине. И вот она появляется на пляже в Каннах, чтобы увезти его с собой… Набоков просит ее немедленно уехать и испуганно покидает пляж с женой и сыном… Он принял решение, он полон раскаяния, но в душе его нет покоя. Он пишет роман, в центре которого стоит история их любви, снова и снова доказывая себе ее «невозможность». Герой романа уходит за соблазнительницей Ниной – и гибнет…

Поскольку любовь эта была тайной (кроме Веры и самых близких людей, о ней мало кто знал в эмигрантском кругу), Набоков счел рискованным рассказать о ней в русском романе и в русском журнале (в то время уже все, что он писал по-русски, читали с увлечением). А потребность бороться с искушением все еще была мучительной. Набоков решает написать об этом по-английски. В этом усложненном, но, в общем-то, вполне понятном английском романе появляется, конечно, та же роковая Нина, любовь к которой грозит герою гибелью. Сомнения и терзания влюбленного Набокова здесь еще очевиднее, чем в рассказе: а вдруг она не была такой уж коварной и ненадежной, эта Нина-Ирина? – спрашивает себя автор. Нет, нет, уход к ней был бы катастрофой – прежде всего катастрофой для его творчества… Судя по поздним романам Набокова, история эта мучила преуспевающего писателя даже в старости. Он не уставал расцвечивать миф о непостоянстве Ирины, о ее нечистоплотности, о ее изменах, он высмеивает и пародирует ее стихи (пародии, так обидевшие Ахматову)…

Ну а что же сама бедная, романтическая Нина-Ирина, настоящая Ирина Гуаданини? Она потерпела еще одно поражение в любви… Одно, еще одно… Мне доводилось читать в одном эмигрантском журнале ее поздние стихи – о страданиях и смерти.

Когда «бедная американская девочка» Лолита принесла корнельскому профессору Набокову богатство и славу, кто-то из прежних друзей (по свидетельству американского биографа) сказал писателю, что живущая во Франции Ирина очень больна и впала в нищету, не может ли он… Набоков выделил ей какую-то сумму, очень, впрочем, небольшую. «Скуповат стал», – говорил он теперь о себе, посмеиваясь…

ГУЛЕСКО ИВАН ТИМОФЕЕВИЧ,

1877–1953

Волшебную скрипку виртуоза Гулеско слушали до революции на петербургской «Вилле Родэ», в «Аквариуме», в Петергофе и в Царском Селе, где он был любимцем имераторского двора. После революции этот знаменитый скрипач-румын играл в русских ресторанах и кабаре, которых было в ту пору в Париже многие десятки, а может, и больше сотни. Русские кабаре были украшением французской столицы, и в лучших из них танцевали грузинские джигиты, гремели оркестры балалаечников, пели цыганские хоры и, конечно, до самой души пробирала скрипка Гулеско. Он играл и в «Шато коказьен» («Кавказском замке»), под которым был зал «Кавказского погребка» («Каво коказьен»), и в других ресторанах «восточного стиля», а также в ресторанах «русского стиля» – играл в лучших русских кабаре Парижа, куда тянулась самая богатая публика, в ресторанах, открытых и предприимчивым Нагорновым, предприимчивым Рыжиковым, предприимчивым Новским… В каком романе о межвоенной парижской жизни не найдешь страниц об этих русских кабаре? В каком из них не звучит фоном к диалогу, не надрывает душу скрипка Ивана Гулеско?

«Я его слышал однажды, – рассказывал мне старый парижский фотограф Евгений Рубин, – это была незабываемая скрипка – она шептала, она пела, говорила, а какое пианиссимо! Незабываемо… Под струны он клал водочную рюмку…»

ГУЛЕСКО ЛИДИЯ,

1917–1977

В конце 1930-х, а потом и в конце 1940-х годов в русской «Золотой рыбке» пела дочь прославленного скрипача Ивана Гулеско Лидия. В 1955 году она решила купить собственное кабаре, новую «Палату». Когда-то Лидия выступала в старой «Палате», на Монпарнасе, где ее партнером был Дима Усов. Диму она пригласила и в свою новую «Палату», и дело пошло. Позднее Лидия купила «Токай», где у нее выступал Йошка Немет, а потом она продала и «Токай». Сама же она пела везде, не уставая. Успех ее был велик…