Сент-Женевьев-де-Буа. Русский погост в предместье Парижа

Василий Зеньковский (о. Василий) родился в украинском городе Проскурове, был внуком священника и сыном церковного старосты, рос в устоях религии. Однако когда ему было 15 лет, все еще модный тогда Писарев отвлек его от религии и обратил к естественным наукам, которые он стал изучать в Киевском университете. Потом его увлекли лекции профессора психологии Челпанова, он стал усиленно заниматься психологией и философией, а после отъезда Челпанова из Киева даже возглавил его семинар. Еще позднее, под влиянием Владимира Соловьева, Зеньковский вернулся к религии. С юных лет он печатал статьи по вопросам психологии и философии в серьезных журналах и тогда уже сблизился с о. Сергием Булгаковым. С естественного отделения он перешел на философское, потом на классическую филологию, стал одним из организаторов Религиозно-философского общества в Киеве, читал лекции по философии и психологии детства (его книга «Психология детства» вышла в Германии в 1924 году), возглавил Институт дошкольного воспитания, защитил в Москве магистерскую диссертацию «Проблема психологической причинности». После 1917 года Василий Зеньковский стал министром исповеданий в правительстве гетмана Скоропадского, а в 1920 году покинул родину. Он преподавал в Белграде и в Праге, а после научной командировки в США поселился в Париже, где до конца своих дней преподавал в Богословском институте философию, психологию, педагогику, апологетику и историю религии. В. Зеньковский издал несколько книг, в том числе двухтомную «Историю русской философии». Он был арестован французами накануне войны и пробыл в тюрьме и лагере больше года. В 1942 году он был рукоположен митрополитом Евлогием, но отказался от предложенного епископства. Зато он активно участвовал в студенческом христианском движении, которому придавал большое значение как живой силе церкви. Его духовные дети считали, что о. Василий обладает особым даром «душеводительства и душепопечения» (его ученик, восторженный врач и священник отец Петр Струве, был захоронен позднее в могиле любимого учителя).

По-русски, по-французски, по-английски и по-немецки о. Василий говорил с южнорусским акцентом, но украинского языка не знал, хотя считал себя «русским украинцем». По убеждениям он был конституционным монархистом, жил в бедности, но ею не тяготился и всегда готов был поделиться всем, что имеет, был мягок и добр, несколько «пассивен». Оправдывая эту свою пассивность, он сказал однажды: «Оглядываясь на прожитую жизнь, я вижу в ней какую-то логику, рисунок, который был создан не мною, но выявлению которого содействовало мое пассивное отношение к судьбе».

ЗИЛОТИ АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ,

художник, 1887–1950

Александр Зилоти родился в хорошей московской семье. Отец его был замечательным пианистом, дирижером и педагогом, бабушка с отцовской стороны приходилась родною теткой Сергею Рахманинову, дед с материнской стороны был тот самый Третьяков, что основал в Москве Третьяковскую галерею.

Сын пианиста, юный Саша Зилоти выучился на художника, участвовал в выставках «Мира искусства», изучал старинную живописную технику, а после революции занимал ответственные посты в «Эрмитаже», писал статьи об искусстве. Поселившись в 1925 году в Париже, он для заработка водил туристов по музеям и писал пейзажи Версаля, имевшие успех у публики. За границей он участвовал в групповых выставках русских художников, а однажды даже устроил свою собственную, индивидуальную – в одной из бесчисленных парижских галерей.

ЗНОСКО-БОРОВСКИЙ ЕВГЕНИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ,

28.08.1884–30.12.1954

Евгений Зноско-Боровский был блестящий представитель Серебряного века – драматург, журналист, шахматист, теоретик театрального и шахматного искусства. Вот его портрет той поры, когда Е. Зноско-Боровский был секретарем знаменитого журнала «Аполлон» (т. е. в 1909–1921 годах), набросанный литератором Е И. Чулковым с иронией (а может, и не без зависти): «Секретарем журнала был очень приятный и любезный человек, Е.А. Зноско-Боровский, известный шахматист, теоретик-обозреватель шахматной литературы. Кроме того, он превосходно говорил по-французски, а в самом журнале «Аполлон» чрезвычайно ценилось знание английского и французского языка и умение блеснуть начитанностью в области новейших западных литератур. В «Аполлоне» был культ дэндизма. Ближайшие сотрудники щеголяли особого рода аристократизмом…»