Сентябрь

Крупная и толстая. И старая. Она вдруг ощутила глубокую усталость. Усталость выделывает с воображением разные удивительные фокусы: так, вглядываясь в зеркало, Вайолет словно бы различила позади своего отражения смутный образ другой женщины. Не то чтобы красивой, чего нет, того нет и никогда не было, но лицо молодое, гладкое, каштановые волосы, и на всем облике — печать кипучей энергии жизни. Это она, Вайолет, в малиновом бальном платье, ее любимом. И рядом с ней — Джорди. Видение продержалось с минуту, такое правдоподобное, хоть пальцем потрогай. А потом померкло и растаяло, и Вайолет снова осталась одна. Давно уже она не чувствовала себя такой одинокой. Но сейчас некогда стоять перед зеркалом и жалеть себя. Ее, как всегда, ждут, она нужна, требуется ее присутствие, участие. Вайолет решительно отвернулась от зеркала, надела меховое манто, подхватила выходную сумочку и выключила свет. Из дому она вышла через черный ход и заперла за собою дверь. На дворе было темно и сыро, в воздухе висела холодная изморозь. Вайолет прошла к гаражу и села в машину. Разные люди предлагали заехать и отвезти ее в Крой, но она предпочла отправиться на своей машине и в Крой, и потом в Коррихил. Так она совершенно ни от кого не будет зависеть и сможет вернуться домой, когда захочет.

С праздника надо уезжать в самый разгар веселья.

Это было одним из жизненных правил Джорди. Думая о Джорди, припоминая милый звук его голоса, Вайолет немного утешилась. Она всегда чувствовала в такие мгновения, что он где-то рядом. То-то бы он сейчас позабавился, глядя, как она в свои семьдесят восемь лет, в бархате, мехах и бриллиантах, сидит за рулем забрызганного грязью автомобиля и катит, ни много ни мало, — на бал.

Направляя машину вверх по дороге, уходящей в гору в двойном луче фар, Вайолет дала своему Джорди зарок:

«Я знаю, мой дорогой, получается глупо, но это в последний раз. Отныне, если найдутся еще добрые люди, которые вздумают пригласить меня на бал, я отвечу им отказом. Дело в том, объясню я, что я, право, уже слишком стара».

Генри шел по дороге. Спустилась темнота, мелкий дождик моросил прямо в лицо. Река Крой была его единственным попутчиком, она катила свои воды параллельно дороге. Генри ее не видел, но постоянно ощущал, что она бежит рядом, а на перекатах и порогах, по которым она прыгала, разливаясь маленькими заводями, до него даже доносилось ее бодрое журчание. Ее близость успокаивала. Остальные звуки были знакомы, но странно усилены окружающим безлюдьем. Шумел ветер в ветвях деревьев, издалека, со склонов гор, долетал одинокий голос кроншнепа. Особенно громко звучали шаги. Иногда начинало казаться, будто следом за ним идет еще кто-то, но, вернее всего, это просто отзвук его собственных шагов. А если нет… жутко подумать.

По пути его обогнали всего три машины, они ехали от Кейпл-Бриджа в том же направлении, что и он: в долину. Все три раза Генри, заметив приближающийся свет фар, поступал одинаково: слезал в канаву и, съежившись, выжидал, пока машина, шурша шинами по мокрой дороге, пронесется мимо. Он не хотел, чтобы его заметили и, в особенности, чтобы предложили подвезти. Лезть в машину к незнакомым людям было мало того, что очень опасно, но и строго-настрого запрещено. Генри, уже проделав такой большой путь, вовсе не намерен был теперь рисковать тем, что его завезут неизвестно куда и зарежут.

Но все-таки, где-то в миле от Страткроя, когда в темноте уже замигали веселые деревенские огоньки, точно первые приветливые звездочки на черном небе, Генри немного прокатился. Его, урча, нагнал высокий фургон для перевозки овец, и как-то не хватило духу вовремя спрятаться в канаве. Фургон поймал его в луч своих фар, сразу замедлил ход и, гудя и подрагивая, остановился неподалеку. Водитель открыл дверцу высокой кабины и выглянул, поджидая Генри. Он всмотрелся в лицо мальчишки, полускрытое вязаным шлемом.

— Привет, сынок.

Он оказался большим, здоровенным мужиком в суконной шапке. Такой привычный, знакомый вид, не чужой человек. Ноги у Генри уже немножко подгибались, словно вареные макароны, и он начал сомневаться, что сможет одолеть последний отрезок пути.

— Здравствуйте.

— Куда держишь путь?

— В Страткрой.

— Опоздал на автобус?

Неплохая версия.

— Ага, — поспешил подтвердить Генри.

— Подвезти тебя?

— Да, пожалуйста.

— Тогда забирайся.

Мужик протянул ему мозолистую ладонь. Генри вложил в нее свою, подлетел кверху, невесомый, как муха, и очутился у водителя на колене, откуда уже сам перебрался на второе сиденье. В кабине было тепло и уютно и очень грязно, стоял душный сигаретно-овечий дух, пол был густо замусорен шоколадными обертками и обгорелыми спичками. Но Генри это все было не важно, он радовался, что очутился в тепле и что он больше не один и не надо будет дальше топать по ночной дороге.

Водитель захлопнул дверцу, отжал сцепление, и они поехали.

— Ты откуда шел?

— Из Кейпл-Бриджа.

— Неблизкий путь в ночную пору по такой погоде.

— Да…

— Ты живешь в Страткрое?