Сентябрьские ночи

Я родился в ночь на 26 декабря 1882 года в старом доме на самой темной и кривой улочке в квартале Гобеленов в Париже. Мрачное, нездоровое место. Вы читали Виктора Гюго, мадам Совель? Если читали, вы понимаете, о чем я веду речь. И там моя мать с помощью соседки Николь произвела на свет младенца. Зима стояла морозная, и, похоже, я закричал не сразу, что ожидается от каждого новорожденного. Так что на миг мать уверовала, будто я умер. Когда же я заявил в полный голос, что жив, бедняга истолковала это как чудо. Словно в насмешку она решила окрестить меня Лазарем.

Детские годы ассоциируются у меня с нескончаемыми криками на улице и длительными периодами болезни матери. Одно из первых моих воспоминаний: я сижу на коленях Николь, нашей соседки, и добрая женщина мне объясняет, что мама тяжело больна, а потому не может подойти, когда я зову ее, и что лучше бы мне пойти поиграть с другими детьми. «Другими детьми», о которых она упоминала, была компания малолетних оборванцев, побиравшихся от зари до зари. К семи годам они твердо усваивали, что выжить в квартале можно лишь превратившись в преступника или чиновника. Нет нужды уточнять, какой выбор оказывался предпочтительнее.

В те дни в квартале ходили слухи о таинственной личности, занимавшей детское воображение. Этот человек был единственным, кто вселял луч надежды в наши сердца. Звали его Даниэль Хоффман, и его имя являлось синонимом воплощения мечты для всех детей, вплоть до того, что многие сомневались в его существовании. По легенде, Хоффман гулял по улицам Парижа, переодевшись в чужое платье и выдавая себя за кого-нибудь другого, и раздавал детям бедноты игрушки, которые мастерил у себя на фабрике. Все парижские малыши слышали предания о нем, и каждый мечтал однажды стать избранником судьбы.

Хоффман был властителем детских дум, магом. Его могуществу могла противостоять лишь одна вещь — возраст. По мере того как дети вырастали, теряя иллюзии и способность фантазировать, они забывали имя Даниэля Хоффмана. Оно стиралось из памяти, и однажды, услышав это имя из уст собственных детей, взрослые уже не могли его вспомнить…

Даниэль Хоффман был крупнейшим производителем игрушек в мире. Он владел фабрикой, которая находилась в квартале Гобеленов. Здание фабрики походило на огромный собор, возвышавшийся во мраке квартала-призрака, полного опасностей и зараженного бедностью. В его центральной части взмывала к облакам прямая как стрела башня, подпирая вершиной небо. С башни каждый день колокола возвещали часы рассвета и заката. Эхо колоколов отдавалось во всем городе. Мы, дети квартала, хорошо знали башню, но взрослым было не дано ее увидеть. На месте башни им чудилась непроходимая топь, пустошь в сердце парижских трущоб.

Никто не знал, как на самом деле выглядел Даниэль Хоффман. Говорили, будто мастер игрушек жил в чертоге на вершине башни и почти не спускался оттуда, не считая тех моментов, когда он, переодетый, расхаживал по вечерам по улицам и дарил игрушки обездоленным детям Парижа. Взамен он просил немногое: сердца детей, обещание вечной любви и преданности. Каждый ребенок квартала отдал бы ему сердце не раздумывая. Но далеко не каждому удавалось расслышать, как он стучал в дверь. По слухам, Хоффман скрывался под сотней личин. Некоторые осмеливались утверждать, будто он никогда не использовал дважды одну и ту же маску.

Но вернемся к моей матери. Природа ее болезни, на которую ссылалась Николь, до сих пор остается для меня загадкой. Полагаю, иногда люди — равно как некоторые игрушки — уже появляются на свет с врожденным пороком. В некотором смысле это свойство превращает всех нас в сломанные игрушки, вы не считаете? Беда в том, что болезнь матери со временем привела к постепенной потере умственных способностей. Телесный недуг всегда сказывается на душевном здоровье. Таков закон жизни.

В результате я привык к одиночеству, рос с ним рука об руку и мечтал, как однажды мне на помощь придет Даниэль Хоффман. Помню, что каждый вечер перед сном я умолял ангела-хранителя привести меня к нему. Каждый вечер. Наверное, под впечатлением легенд о Хоффмане я начал и сам мастерить игрушки.

В качестве материалов я использовал всякий хлам, обломки, подобранные на помойках квартала. Так я построил первый поезд, соорудил трехэтажный замок. Затем настал черед картонного дракона и, чуть позднее, летательной машины. Я сконструировал ее задолго до того, как аэропланы в небе сделались привычным зрелищем. Но моей любимой игрушкой стал Габриэль. Габриэль был ангелом. Прекрасным ангелом, сотворенным моими руками для того, чтобы он защищал меня от темноты и превратностей судьбы. Я создал его из обломков утюга и скобяных изделий, которые раздобыл в заброшенной мастерской через две улицы от нашего дома. Но Габриэль, мой ангел-хранитель, прожил недолго.

В день, когда мать обнаружила склад моих игрушек, Габриэль был осужден на смерть.