Сентябрьские розы

– По-моему, – сказала она, – главное – это понять, чего хотите вы сами. Вам не удастся изменить ни Полину, ни эту вашу Периколу, но удерживать при себе до бесконечности их обеих вы тоже не сможете. Значит, придется выбирать. Чем дольше я живу, дорогой мой Гийом, тем больше понимаю, что вся мудрость укладывается в одно это слово. Возьмите, к примеру, меня. Я была довольно хороша собой…

– Вы были очень, очень красивы. Вы и сейчас красивы.

– Во всяком случае, достаточно красива, чтобы нравиться мужчинам… У меня была тысяча возможностей для разного рода приключений. Думаете, мне этого не хотелось? И тем не менее, будучи дважды замужем, я оба раза была верной женой… Я делала выбор.

– Все, что мне нужно, – произнес Фонтен, – это побыть немного одному и собраться с мыслями.

IX

Курс лечения одиночеством, который Гийом прошел в Лотарингии, пошел ему на пользу. Дом, полученный Полиной в наследство от Берша, стоял на вершине холма. Из окон Фонтен видел реку Мозель с растущими по берегам ивами, ольхой и тополями, и огородик приходского священника, который когда-то разбила Полина. Удивительную тишину тех мест нарушал только щебет птиц, гнездившихся в ветвях бука, чьи ветки раскачивались прямо возле каменного балкона. Фонтен работал на заре, пользуясь безмятежными утренними часами, а после завтрака гулял вдоль реки по узкой луговой тропинке. Вся эта растительная и животная жизнь, что копошилась у его ног, наполняла его сердце покорностью и смирением. Он думал: «То, что ивы или ласточки стареют точно так же, как люди, нисколько не утишает ту боль, что мне причиняет старость».

Временами, напротив, он ощущал бодрость, и в голове его теснилось множество замыслов: «Разве я страдаю из-за старости? Нет, скорее от того, что дурно ею распоряжаюсь… Молитва о том, чтобы правильно распорядиться старостью: я славлю Тебя, Господь, и прошу каждый день моей жизни осторожно, одна за другой обрывать нити, что привязывают мою плоть к вещам обманчивым и мнимым…»

Он остановился на вершине белой песчаной дюны, у подножия которой журчала река. Его поразил этот чистый воздух, и он долго не мог надышаться. «Старость, – думал он, – это не одряхление, а избавление. Жизнь безо всяких усилий должна вновь обратиться к природе, из которой она вышла. Если человек медленно угасает, становится возможным его единение с миром». Несколько раз он повторил: «Радостное согласие».

Из долины поднимались белые легкие дымки. Никогда еще этот целомудренный, суровый край не казался ему таким прекрасным. «Нет, – думал он, – нельзя поддаваться слабости… И опять: разве я страдаю из-за старости?.. Единственная моя беда, как говорила Эдме, в том, что я отказываюсь выбирать… Но это призрачный отказ, на самом деле я сделал свой выбор. Дважды я видел, как угасает Полина, и дважды оказался не в состоянии это вынести. Ничто не мешало мне пожертвовать ею. А я этого не сделал. И завтра в подобных обстоятельствах я поступил бы точно так же… Я сформулировал для себя мысль, которая годом раньше показалась бы мне банальной: чувственная любовь почти не имеет значения для любви. Ее удовольствия приятны и сладки, но как этого мало, чтобы образовалась длительная связь. Человек здравый относится к ним с известной долей цинизма. И он прав… Истинная любовь – это потребность чего-то возвышенного… Вот что я искал у Полины и у Долорес… У Долорес я искал это возвышенное, потому что Полина меня разочаровала, после того как долгие годы щедро дарила его».

Он остановился, разглядывая на горизонте какое-то красное танцующее пятно. Что это было? Отблеск лесного пожара или отражение заходящего солнца на оконном стекле? Он вновь зашагал по берегу: «Нет, неправда, что к Долорес меня толкнуло отчаяние. Я был с нею, потому что она этого хотела и потому что ей невозможно сопротивляться. Чувствуя потребность восхищаться, я наделил ее качествами, в которые сам поверил. Я представлял, как она преданна и поглощена мыслями обо мне… Такого не было и не могло быть… Долорес не виновата. Она никогда не обещала отказаться ради меня от своей свободы… А я не видел, что все это время рядом со мною находилась эта великая душа, которую я искал. Именно Полина, со всеми ее недостатками, наделена гордостью, чистотой, верностью – теми качествами, которые я тщетно искал у другой души, изменчивой и непостоянной.

По лугу в сторону Гийома медленно шли красивые коровы. «Я требовал верности, а сам не считал нужным ее хранить. Верность мужчинам несвойственна, – казалось мне, – это неестественно. Но ничто из того, что прекрасно, не является естественным. Величие человека как раз в том, чтобы выполнять обязательства, идти на жертвы, быть готовым расстаться с жизнью… Вот эти коровы не тяготятся никаким долгом, им неведомы муки совести, но на то они и коровы…»