Сентиментальное бешенство рок-н-ролла

Когда подвыпивший инженер (врач, министр) в своем веселии хватает трубу и дудит невесть что, когда резвые дети тратят избыток энергии на клавиши пианино, сердце щемит, морщится лоб у людей с музыкальным слухом (а таких, вероятно, большинство), про специалистов и говорить нечего. Здесь, правда, неувязка: если устраивают выставки детских рисунков, надо продвигать концерты детской музыки. Позвольте, скажут, таковые концерты имеют место. Да. Каждый хоть раз в жизни видел, как на сцену выводят дрессированных мальчиков и девочек в разглаженных костюмчиках и платьицах, которые нежными пальчиками пробуют клавиши осторожно, как боязливый купальщик воду. Настырная энтузиастка при этом объявляет, что перед нами будущий Моцарт или еще кто-нибудь. когда же озорник дубасит по фортепиано кулаком или молотком, это вызывает морально-эстетическое негодование, хотя подобную игру всегда можно теоретически обосновать. Авангардный музыковед прослушает пленку и скажет: ну что же, это атональный, аритмический фрагмент, группа интенсивностей носит стохастический характер. На человека, незнакомого с новыми тенденциями, некоторые пьесы Пуссера или Ксенаксиса произведут аналогичное впечатление. Неразрешимый парадокс современного искусства чаще всего объясняется следующим образом: живопись, музыка, подобно многим другим видам деятельности, подпадает под главный человеческий закон: кто силен, тот и прав. В данном случае, речь идет об интеллектуальной силе: нет ни одного крупного композитора в двадцатом столетии, который не подвел бы под свой самый абсурдный эксперимент солидную теоретическую базу. Это следствие разделения мысли и чувства, мозга и сердца, о чем упоминалось выше. Мозг лишился своей натуральной энергии, а сердце потеряло возможность контролировать и выверять свою эмоциональную активность. Мозг стал впитывать все подряд, соответственно своей женской, центростремительной ориентации, сердце, напротив, безудержно и «бессмысленно» расточать свою энергию куда попало. Нравственность, то есть жизненная позиция, обусловленная индивидуальной взаимосвязью мозга и сердца, превратилась в "оружие подавления" любой "сердечной деятельности", кроме физической. Отсюда известная фраза из "Братьев Карамазовых": "Что уму представляется позором, то сердцу сплошь красотой".

Отсюда жесткий критицизм в отношении любых непосредственных поступков и спонтанных переживаний. Поскольку большинство современных артистов воспитано в обусловленной рационально городской, семейной среде, они, подобно большинству окружающих, отучаются от наивного, активно-непосредственного выражения эмоций. Естественные для романтизма понятия: «порыв», "вдохновение", «экстаз» уже давно воспринимаются скептически, о «музах» говорят лишь в крайне ироническом контексте. Но децентрализованный, всеобъемлюще измерительный метод позволяет установить параметры даже самых странных сонорных эффектов и к тому же изготовить их электронную копию. Но разве подобную интеллектуальную игру следует называть искусством? Нет, если речь идет о традиционном понятии. В чем же заключается это понятие? Искусство есть активность души, неразрывно связанная с религиозным поиском; оно либо интерпретирует установленную догму в мистико-магическом плане, либо ищет собственные интуитивные пути к неведомой теофании. Это инициация, направленная на становление и развитие "тела души" (охемы), которое после физической смерти сумеет уверенно и автономно эволюционировать в других мирах. Такого рода деятельность, в отличие от многих других, очень мало зависит от рационального интеллекта, чья роль сводится к редактуре, корректировке и т. п. Не будем говорить о «музе» — это заведет нас слишком далеко, — но несомненно, искусство в традиционном смысле невозможно без эмоциональной энергии высокого накала. В определенный момент рацио сдерживает эту энергию, обращает к истоку — таким образом, получается нечто законченное — артефакт, произведение, не допускающее проникновения в себя, но только хождение вокруг да около — интерпретацию. Артист словно говорит: Я сделал все, что мог, выразил свою концепцию, смотрите, слушайте, это для вас центр притяжения или отторжения, каталогизируйте мою работу, оценивайте, сравнивайте. Подобная позиция, предполагающая учителей, учеников, иерархию ценностей, устойчивое мировоззрение, невозможна в децентрализованном, относительном мире. Причем у нас нет предчувствия, что нынешний распад — дело временное, обусловленное грядущим появлением новой иерархии, новой структуры, нового порядка вещей. Мы еще оглядываемся на руины, вспоминая тектонику зданий, цепляемся за торчащие там и сям колонны в регрессивном желании устойчивости, но… пора привыкать жить в невесомости, в режиме свободного плаванья и падения. Пловец отдается течению, специалист совпадает со специальностью, существительное вытекает из своей грамматической формы, как вода из разбитого стакана. Не пассажир, но «пассажирность», не пешеход, но «пешеходность».