Сентиментальное бешенство рок-н-ролла

В. Шумов. Кто ж тут спорит. Йога, дзен, бон — там вcе правильно, устрашающе правильно. А меня всегда интересовало нечто угловатое, резкое, неправильное, незаконченное, ошибочное. Тенниcон, Башо, Судзуки — классика, традиция. Я индивидуалист и мне нравится импровизация, непосредственность, а ведь любая классика, любая популярная концепция — пусть даже популярная в среде интеддектуалов — есть нечто готовое, препарированное, особенно в переводе с японского на английский. Чем любопытна компьютерная механика? Она позволяет уйти от фиксированного мира в интерактивность, в безбрежность виртуальных реальностей.

Е. Головин. Да, технологическая цивилизация подбросила тебе виртуальные реальности в числе прочих заводных игрушек, но ведь это не решает проблему твоей экзистенции, внутренней судьбы. Пока существуют боль и страдание, мир так или иначе будет делиться на внутренний и внешний — вот одно из благодеяний древа познания. Либо ты "человек внешний", либо «внутренний», экстраверт или интроверт, сторонник Маркса или Беркли, условно говоря. Или ты — атом в социуме, пусть даже скептический атом, или для тебя, единственного, социум только рой надоедливых кровососущих инсектов. Так или иначе, существует сложная проблема прямой и обратной связи.

В. Шумов. Мне равно безразличны обе позиции. Меня больше всего интересует ситуация коммуникаций, интермедиа.

Е. Головин. Коммуникаций самих по себе? Нечто динамическое, отвлеченное как зарница или нависшая в пространстве угроза? Нечто вне людей, чертеж на песке?

В. Шумов. Коммуникации без людей? Но ведь необходимы отправители и адресаты, передатчики и приемники. Люди немыслимы без коммуникаций. Мне кажется, заканчивается эра информации, так как проблема передачи максимума информации в минимальный срок практически решена. Информация перестает быть самоцелью, но только сектором в сфере коммуникаций.

Е. Головин. А если ты поешь песню, которую никто не понимает, это тоже коммуникация?

В. Шумов. Конечно. Мы живем в эпоху медиа. Так не бывает, чтобы совсем никто не понял. А если понял хотя бы один, значит цель коммуникации достигнута. Важен не смысл песни, письма, разговора, но момент наличия и восприятия.

Е. Головин. Ты имеешь в виду текучее, динамическое восприятие? Ты считаешь, в наше время фиксированные понятия — существительные, субстантивы, имена, даты размываются, распадаются?

В. Шумов. Да. Фиксированное восприятие все более уступает место скользящему. В Америке, к примеру, многие коллекционеры живописи приобрели такую систему: устанавливается рама, но полотна в ней сколь угодно часто заменяются — все это управляется компьютером. За месяц можно пронаблюдать сотни произведений.

Е. Головин. Ты как-то заметил, что изобретение кликера — кнопочного аппаратика, действующего на расстоянии — резко изменило ситуацию телезрителя. Поначалу, он, телезритель, заинтересованный какой-нибудь передачей, еще мог сосредоточиться на ней, скажем, полчаса. В последние лет двадцать пальцы уже инстинктивно играют на кнопках чередования программ, независимо от степени притягательности фильма или шоу. Зритель-рецептор растворяется в текучем восприятии, словно пловец в волнах.

В. Шумов. Ну и что! Зачем обязательно смотреть фильм в строгой последовательности? Разве глаза не могут выделить те или иные кадры и тасовать их как игральные карты? В конце концов, так и делают на видеомагнитофоне. В плавающем внимании человек самореализуется, уничтожается навязчивая необходимость "прошлое — будущее", начинается активизация случая. Мои песни, к примеру, вполне «плавающие». Это, на мой взгляд, и есть современность.

Е. Головин. Хорошо. Допустим, твои тексты решены в свободной композиции, там нет традиционного «смысла», то есть идеологической пуанты или сюжетного распева. Но разве музыка к этим текстам не вполне традиционна? Не принижаешь ли ты великое слово «современность» конфликтом между «плавающим» текстом и ретроградной, так сказать, музыкой?

В. Шумов. Для меня это единое целое. Зачем так уж назойливо стремиться к модернизму. К тому же русскому уху слова ближе музыки, так издавна повелось. Музыка несет, скорее, вспомогательную функцию.

Е. Головин. Это зависит от манеры использования языка. Русский язык допускает очень свободные вербальные комбинации, где теряется всякий намек на религиозное или социальное содержание. Достаточно вспомнить символистов и особенно футуристов.

В. Шумов. Я не могу назвать себя сознательным экспериментатором. Я не сочиняю заранее теорию, не создаю нечто вроде электросхемы, по которой будет двигаться мое творческое усилие. В моей художественной жизни важную роль играет импульс, инстинкт.

E. Головин. Значит, дозированный авангард, элементы авангарда.

В. Шумов. Пожалуй. Я не «формалист», как бывало у нас говорили. Любая творческая систематизация — фиаско для меня. Я люблю живую жизнь, ее неожиданности, удачи, неудачи и стараюсь следовать внутреннему голосу.