Согласись, женщина – по природе своей робка, в первое время она постоянно сомневается в своем счастье, боится спугнуть его. А я поверила тебе сразу, с первой минуты и не ошиблась. Твоя власть надо мною простиралась далеко. Она и сейчас простирается. И будет простираться.
Но один раз я была уничтожена, раздавлена, смешана с грязью. Наша с тобой любовь, подверглась страшному испытанию.
Как-то приходит Лешка, кидает на стол свою фуражку и так это радостно заявляет мне, что видел тебя с молодой девицей.
– Молодая. Красивая. Он ее та Тишинку отвез.
– Зачем на Тишинку?
– Забыл спросить!
Смертельная бледность наверно выступила у меня на лице. Взгляд стал потусторонним. Из живой раны струилась кровь.
Лешка вдруг испугался и стал тебя выгораживать.
– Да мало ли, кто? Сестра, может приехала, а его новая родня не особо привечает!
– Не может такого быть, чтобы на Тишинку! – гневно воскликнула я.
Это место в моих мыслях было забито мною, я имела право там царствовать. Сколько раз мысленно я оставалась с тобою наедине. Сколько раз мысленно представляла, как это будет выглядеть.
Что-то чувственное, плотское, нечистое было в моих мыслях, но никуда от этого не денешься. Что было, то было. Я страстно хотела попасть на Тишинку, чтобы ты молился не на мертвую икону, а на живую меня. Мысленно, тысячу раз ты брал меня на руки и доносил до… Боже мой, есть ли что слаще поцелуев любимого человека. Уверяю мой любимый, монашка из меня плохая получилась бы. Икона б ожила.
– Ты ошибся! – резко заявила я Лешке. – Мало ли кто мог сесть в его машину. Сотрудница, врач для соседки, старушки.
О, боже мой, какие дикие порывы ревности, оскорбленного самолюбия, сотрясали мою душу. Ведь моя драма разворачивалась на глазах моего мужа. Свою любовь к тебе я не скрывала. Он с первых дней нашей с ним совместной жизни, знал, как я тебя боготворю. Я просто обезумела. У него на глазах, растоптать меня. Ту, которая тебя боготворит, разменять на красивую, молодую пустышку? Нет, Тишинка, должна стать нашим с тобой уединенным островом. Нашим и больше ничьим.
Что-то такое видно прочел в моих глазах Лешка. Муж был неплохой психолог. В тот вечер, когда он принес мне эту страшную весть, я простояла весь вечер у окна. Я горько пожалела, что за все эти годы ни разу не попыталась встретиться с тобой, мой любимый. Я казнила себя, я проклинала, я готова была бежать в темь, в дождь, только чтобы удостовериться, что ты мой, и только мой. И никого нет рядом с тобою.
Жена, не в счет. Жена – от бога, а я – от сердца. Наши интересы нигде не пересекались».
Скударь очередной раз отложил письмо Арины в сторону. Его самолюбие было уязвлено. Истина горькая, но надо выпить ее до дна. Он вернулся к письму. Вот, что она писала дальше.
«– Я пошутил. Я хотел проверить, как ты прореагируешь, на это сообщение, – сказал мне Лешка.
– Проверил? – спросила я его.
Он угрюмо ответил:
– Да.
Потом добавил:
– Я больше не буду никогда так шутить!
– Ты пошутил? Ты, правда пошутил? Скажи честно!
– Говорю же, пошутил!
От сердца отлегло. Но осталась непонятная, щемящая тревога. Я впервые почувствовала нависшую над нашей любовью опасность. Костер горит, если поддерживаешь его огонь. Я знаю, что ты боготворишь меня, а как мне дать знать тебе, что и я, твой живой, неповторимый образ ношу в сердце? Не стоять же мне перед этим домом на Тишинке, безмолвно дожидаясь тебя. Адрес-то я не знаю.
И тут как всегда меня выручил Лешка.»
Скударь в ярости отбросил в сторону скрепленные степлером листы. Куда ни сунься этот Лешка стоит у него посреди дороги. Что этот, мерзавец, придумал на этот раз?
«Твой! – по-другому тебя Лешка никогда не называл, – совесть совсем потерял!
– Что, – с тревогой спрашиваю, – случилось?
Он немного помариновал меня, и отвечает:
– Который день под нашими окнами стоит!
– Как стоит?
– А так. Люди по четвергам в баню ходят. А он приедет, и на твое крайнее окно смотрит. Как волк, ночью приходит, а теперь приезжает.
А помнишь, как у нас раньше с тобой было. Ты уйдешь в свой институт, а я каждый вечер стану у окна и жду тебя. Вот ты видно, по старой привычке и приходишь. Сердце щемит, а ничего не поделаешь.
Боже мой, как же я рада была. Теперь любой четверг я выгоняла его из дома. Хочешь иди в баню, хочешь с ребятами в бильярд поиграть, я бы его могла даже к Насте отпустить, если бы он захотел. Четверг, любимый, был мой день. А у Лешки выходной. Я становилась у окна, и до ночи простаивала. Ты видел меня?»
Скударь уже устал возмущаться. Она готова была его к Насте отпустить. Классно стервец устроился, за чужой, то есть его, спиной. Увел с вешнего луга обманным путем такую козочку, а теперь еще ей, глупенькой, морковку лжи, в собственных интересах, скармливает.
О, змий шестиголовый. О, исчадие ада. Где ее письмо?