А чтобы этого не случилось, тебе придется выслушать меня до конца. Да, я беру твою Клавдию, и Кирюшку под свою дальнейшую опеку. С Лешкой, считай, я договорилась. Он, во-первых, не может мне перечить изначально, а во вторых, я ему ничего плохого не предлагаю. С плохой женщиной ты бы не прожил пятнадцать лет.
По-моему Клавдия ему пришлась по сердцу своей трогательной покорностью. Это не я, которая на каждый чих имеет свое мнение, и только свое считает окончательным, не подлежащим обжалованию.
– Полный отпад! Я от нее тащуся! Такая женщина! Хоть сейчас из нее сок дави, и не напьешься! Однако пугливая кобылка. Цену себе еще не знает. Под одним седоком только и ходила. – заявил он один раз.
И вот можешь теперь представить, с таким отношением к женщине, ему приказано установить с нею контакт, свое седло примостить ей на спину.
Если ты был рядом с Клавдией сладкозвучным соловьем, то она Лешку никак не воспримет. Или не было у вас этого? Ну, не учить же мне его, как искать подходы к даме сердца. А он, по-моему, загорелся. Я его давно таким не видела. Вообще-то он немного хитрец, как и все те, кто имеет хоть каплю хохляцкой крови.
Я разрешаю ему. Пусть живет с нею, тем более ты мой дорогой, создал ей все условия. С обеспеченным жильем. А твою комнату на Тишинке она не продала. Вот пусть там с моим Лешкой и милуются. Это Лешка ей отсоветовал продавать. Надеюсь, немного времени у них уйдет, переделать ее из нашей комнаты, в комнату для них, всего лишь, снять мой портрет и поставить широкую кровать. Пусть живут, милуются, не завидуй им, и не ревнуй. До того пьедестала, на котором мы стоим, им никогда не дотянуться. Или я не права?
Как у твоей Клавдии на фотографии распирает лифчик, так, по-моему, сейчас их распирает страсть.
Познакомились они уже.
Он мне все докладывает. После того, как я приказала ему начать ухаживать за твоей Клавдией, он составил план. Ему это просто, он ведь оперативник.
У моего Лешки есть крутой мотоцикл, Харлей. Он говорит, что она шла домой, а он ее три дня преследовал, пока она согласилась с ним заговорить.
И еще скажу тебе, Клавдия очень похожа на меня. Не обессудь, если у тебя, кроме нас с Клавдией, когда-либо мимолетно была еще женщина, то я уверена на все сто процентов, что по складу характера, по формам, она была похожа на нас с Клавдией.
Я столько думала о тебе и о ней, что сейчас ни о чем другом писать не могу. Если переступила грань приличий, отложи письмо в сторону. Одно я знаю точно, мне выпало, на долю счастье, которое редко достается женщинам моего круга.
О, я святая и наивная простота. Я представляю, как сейчас посыпаю солью твою рану, как проворачиваю кинжал в твоем сердце, и ничего не могу с собой поделать. Мне кажется, я несу охапку дров, чтобы подбросить полено в костер нашей любви, а может получиться, что подбрасываю его в костер твоей ревности.
Моя обычная прямота, к которой ты не мог первое время привыкнуть, позволяет мне говорить о тех вещах, которые человек не любит произносить вслух. Позволь немного критики в твой адрес, а то я совсем захвалила тебя. Своими слишком откровенными рассуждениями, я, должно быть, заставляю тебя краснеть.
Мне кажется, при всей нашей схожести, ты выбрал слишком яркую жену. Писанная красавица. Даже меня завидки берут.
Интересно, я ее копия, или она – моя? Или я бледная копия? Ведь всякая копия, должна передать существенные черты подлинника. Копиист может увлечься мелочными подробностями в ущерб главным, выразительным чертам лица. С нею ты увлекся телом, роскошью тела. Материалист ты. Может быть, поэтому Лешке будет легко пройти проторенный путь. Он ведь мужчина видный. Не культурист как ты, но накачанный. Мне кажется…»
Креститься надо, когда кажется! – промычал Скударь. – И не кажется.
«Я ненормальная.
Сама себя исследую под микроскопом, разложивши душу и сердце, и режу их скальпелем. И сколь бы больно ни было, хочу рассмотреть, а что же это такое, чем я жила всю жизнь?
Ты скажешь – я лишком раскрепощена! Ничего подобного, мой милый. То, что я пришла к тебе и была с тобой твой последний месяц, к подобному раскрепощению не имеют никакого отношения. Я не ханжа, но и не сторонница сладкой жизни. И в другом позволь уверить тебя, как бы мне тяжело ни было расставаться с тобой, я никогда не оборву жизненную нить суицидом. А мысли были. Нет во мне, того мистического, полурелигиозного чувства обожествления на грани помешательства. Моя любовь к тебе светла, чувственна, бескорыстна, но и мужественна.
Я душевна устойчива, и никогда ничего не сделаю такого, что бы ты осудил. Вот, только с Клавдией боюсь… Инициатива наказуема. Хотела бы я знать, что ты думаешь по ее поводу?
А Алексей нормальный мужик, он не из, скоробогатых, и не из тех задохликов мужчин, что сейчас расплодилось в неимоверном количестве, и которые всем миром не могут одного петуха зарезать.