Возле дверей лежали два охранника. Один был убит взрывом, второй, тяжело раненный, глухо стонал. Боец Шамана, пробегая мимо, добил его выстрелом в упор в голову. Шаман поморщился: нецелесообразно, лишний выстрел. Раненый уже никому не помешает. По ходу операции он мысленно расставлял оценки своим людям, от их сегодняшнего поведения зависело, кого и как он в дальнейшем будет использовать.
Нападающие вошли в большой тренировочный зал. Занимавшиеся там молодые ребята при звуке выстрелов и взрывов кинулись к окнам, не понимая, что происходит, и теперь в изумлении смотрели на неожиданных пришельцев. Центр казался им воплощением силы, островком безопасности в окружающем враждебном мире, и то, что какие-то неизвестные, с виду не такие уж крутые парни посмели ворваться сюда и ведут теперь себя здесь по-хозяйски, казалось им кощунственным.
– Лечь на пол! – заорал один из спутников Шамана, подняв ствол израильского десантного автомата.
Большая часть ребят послушно выполнила приказ, двое-трое топтались в растерянности, не решаясь на серьезные действия, но считая подчинение чужим ниже своего достоинства, а один парень – коренастый, крепкий, с густыми сросшимися бровями – с криком бросился на пришельцев, размахивая нунчакой. Автоматчик нажал на спусковой крючок, срезав смельчака в прыжке. Он рухнул на пол, хрипя и обливаясь кровью. Это отрезвило остальных сомневающихся и доказало им пользу повиновения – все послушно легли на пол.
Со второго этажа доносились автоматные очереди – бойцы, высадившиеся на крышу, подавляли сопротивление захваченных врасплох защитников центра. Шаман взглянул на часы: надежный человек в Управлении внутренних дел обещал ему двадцать минут невмешательства силовых структур. С начала операции прошло одиннадцать минут. Четыре минуты нужны на отход по тщательно спланированному сценарию. Значит, у него еще осталось пять минут, чтобы разделаться с этим чертовым китайским клоуном Ли Куем.
Шаман распахнул дверь. Бросив через плечо своим бойцам: «Разберитесь здесь, я с этим фраером сам поговорю», – он вошел в комнату.
В комнате было пусто, но Шаман своим феноменальным чутьем понял, что противник здесь. Мышцы на его шее напряглись, лицо и без того всегда болезненно-бледное, приобрело землисто-серый оттенок.
С жутким кошачьим воплем Ли Куй сорвался с потолка, где он висел, вцепившись в балку, как летучая мышь, и рухнул на противника, намереваясь разодрать его железными когтями, закрепленными на запястьях. Но весь его запал, вся бешеная ярость его прыжка пропали впустую: там, где только что был Шаман, Ли Куя встретила пустота, и он чудом смог развернуть свое тренированное тело и приземлиться на ноги. В изумлении оглядевшись, он увидел, что Шаман, бледный и сутулый, стоит в другом конце комнаты, будто и всегда там был.
Ли Куй встал в боевую стойку, слегка переступил на мягких пружинящих ногах и прошипел:
– Ну ты, ломом подпоясанный, думаешь, я тебе по зубам? Много про тебя слышал, интересно посмотреть, чего ты стоишь, долго ли продержишься против настоящего бойца.
– Говоришь много, – коротко отозвался Шаман.
Ли Куй тонко и страшно взвизгнул и прыгнул на противника. Казалось, у него выросли крылья, так легко и свободно перелетел он разделяющее их расстояние, целясь в грудь и горло врага всем смертоносным оружием своего тела. Но вся энергия его прыжка опять ушла в пустоту: там, где только что был Шаман, никого уже не было, а сам он стоял, совершенно спокойный, только еще более бледный, в дальнем конце комнаты, как будто все время там и находился.
Ли Куй, с трудом сохранив равновесие и выровняв дыхание, развернулся к противнику, яростно раздувая ноздри, выкрикнул:
– Это все, на что ты способен? Жалкий фокус! Ты боишься меня, боишься встретить настоящего мужчину лицом к лицу и пытаешься отвести мне глаза своими деревенскими штучками!
– Слишком много говоришь, – повторил Шаман, – разозлить меня хочешь? Это трудно.
Ли Кую стало страшно. Он не был хладнокровным, уравновешенным человеком – он был темпераментным, даже излишне темпераментным, и всегда в глубине души кичился этим, считая, что бурный темперамент делает его могучим бойцом, но теперь, столкнувшись с ледяным хладнокровием Шамана, взглянув в его пугающие, скучные, невыразительные глаза, он испугался, как никогда в жизни. Он понял, что так скучно, так невыразительно, так хладнокровно может смотреть только сама Смерть.
Ли Куй собрал остатки мужества и бросился на врага. Он не стал прыгать, он побежал к нему легкой пружинящей походкой, не спуская глаз с его рук и ног, ловя каждое его движение. Поравнявшись с Шаманом, он взмахнул рукой, целя тому в шею, но Шаман молниеносно развернулся на правой ноге, совершив как бы тур смертельного танца, и, на неуловимую долю секунды обогнав китайца, оказался у него за спиной. Короткий взмах руки, молния остро отточенного лезвия, и Шаман опять был в нескольких метрах от него, вне пределов досягаемости.