Сепаратный мир

– А точное название для меня, – добавил он искаженным голосом, словно у него распух язык, – психопат. Думаю, психопат я и есть. Наверняка. Или это не я психопат, а сама армия? Потому что там все выворачивают наизнанку. В постели я спать не мог, значит, надо было спать повсюду в других местах. В солдатской столовке я есть не мог, значит, надо было есть где-нибудь еще. Все начинало переворачиваться с ног на голову. Вот тогда-то все и началось. Однажды я не смог понять, что происходит с лицом капрала. Оно постоянно менялось, превращаясь в лица, которые я видел где-то в других местах, а потом мне стало казаться, что он похож на меня, а потом он… – голос Чумного понизился до неузнаваемости, – он превратился в женщину, я видел его так же близко, как вижу сейчас тебя, и его лицо превратилось в женское, тут я заорал, чтобы все тоже на это посмотрели, я не хотел быть единственным, кто это видит, и я вопил все громче и громче, чтобы меня наверняка услышали все вокруг… Ты же видишь, никакого помешательства в этом нет, правда? У меня были все основания для того, что я делал, разве не так? Но я не мог кричать достаточно быстро и достаточно громко, и когда ко мне наконец все же кто-то подошел – это был тот самый человек, который спал на соседней койке и надрывался от кашля, – у него в руках была вроде бы метла, потому что мы убирали казармы, но я отчетливо увидел, что это не метла, это была отрезанная мужская нога. Я еще подумал, что он, наверное, помогал в госпитале при ампутации, когда услышал мой крик. Ты же видишь: здесь все логично. – Ледяной наст у нас под ногами продолжал трещать, а когда мы дошли до края поля, стали потрескивать от холода и замерзшие деревья. И два этих резких звука показались мне доносящейся издали ружейной стрельбой.

Я молчал, а Чумной, который уже и так много наговорил, перекрикивая шум ветра и треск, продолжал свою нескончаемую историю.

– Потом меня схватили, вокруг замельтешили руки, ноги, головы, и я не мог разобрать, когда каждую минуту…

– Замолчи!

Тише, неуверенней, он повторил:

– …когда каждую минуту…

– Думаешь, я хочу слышать все эти кровавые подробности?! Заткнись! Мне это неинтересно! Мне неинтересно, что с тобой случилось, Чумной. Мне наплевать! Ты это понимаешь? Это не имеет ко мне никакого отношения! Вообще никакого! Мне все равно!

Я развернулся и неуклюже побежал через поле в обход его дома, устремившись на дорогу, которая вела назад, в город. Я оставил Чумного излагать свою историю ветру. Он мог рассказывать ее бесконечно, но мне было все равно. Я больше не хотел этого слышать. Ни сейчас, ни потом. Мне было наплевать, потому что его история не имела ко мне никакого отношения. И я не хотел больше ее слышать. Никогда.

Глава 11

Я хотел видеть Финеаса, и только Финеаса. С ним у нас не было никаких столкновений, кроме спортивных, так сказать, греко-олимпийских, когда победа достается тому, кто окажется сильнее телом и духом. Это вообще был единственный конфликт, который он признавал.

Вернувшись, я застал Финни в разгаре снежного боя на площадке, которая называлась Полем на задворках. В Девоне открытым игровым пространствам между зданиями дали сугубо английские, весьма причудливые названия: Центральный общественный выгон, Дальний общественный выгон и Поле на задворках. Это последнее находилось за спорткомплексом, за теннисными кортами, за рекой и стадионом, на границе леса, который, несмотря на английское название, в моем представлении был первобытным американским лесом, простиравшимся сплошной массой далеко на север, в великие северные просторы девственной природы. Там-то, на границе леса, я увидел Финни в пылу игры и сражения – эти понятия были для него в сущности синонимами – и подумал: не проще ли, не спокойней ли там, на северной оконечности этих лесов, в тысяче миль прямо на север, в дикой местности, где-нибудь в глубине Арктики, там, где лесной массив, начинающийся в Девоне, заканчивается первозданными сосновыми дебрями, суровыми и прекрасными.

Теперь я знаю, что никаких таких дебрей нет, но в то утро своего возвращения в Девон я воображал, что они там, сразу за видимым горизонтом, ну, или за следующим.

Несколько участников снежного сражения остановились, чтобы поприветствовать меня, но никто не прекратил игру, чтобы спросить о Чумном. Я понимал, что не следует мне задерживаться там: в любой момент кто-то все же мог поинтересоваться.

Битва была, без сомнения, организована Финеасом. Кто еще мог бы завлечь двадцать человек на дальний край школьной территории, чтобы покидаться снежками? Я представлял, как после десятичасового урока он с непререкаемо авторитетным видом, который принимал всегда, когда его посещала какая-нибудь особенно причудливая идея, собирает компанию. И вот они все здесь, сливки школьного сообщества, светочи и лидеры старшего класса, со своим высоким ай-кью и в дорогой обуви, как выражался Бринкер, обстреливают друг друга снежками.