Сэр Гибби

Миссис Кроул не обманула их ожидания. Когда они обратились к ней за советом, у неё перед глазами живо встали те дни её славы и достоинства, когда она присматривала за своей жалкой паствой гуляк и пьяниц. Она решительно и охотно принялась за дело и успешно выполнила то, что ей поручили, причём добро, сделанное другому человеку, оказало на неё прямо — таки невероятное воздействие. Нет лучше лекарства против собственного греха, чем помочь ближнему сражаться с его слабостями. Если просто сидеть и рассуждать о его прегрешениях, это скажется на нас совершенно иным образом: пороки ближнего покажутся нам такими жуткими и чёрными, что по сравнению с ним мы почувствуем себя невинными агнцами и тут же начнём оправдывать свою жадность и глупость. А оправдывать грех — это всё равно, что лелеять и вскармливать его в своём сердце вместо того, чтобы с отвращением и ужасом отбросить его прочь.

Однажды в самом начале семестра, приближаясь к воротам пансиона мисс Кимбл, Гибби с Доналом увидели, как оттуда вышел худой, измождённый человек в потрёпанной одежде и пошёл им навстречу. Время от времени он ссутуливался и слегка наклонялся вперёд, как будто сзади кто — то опускал ему на спину незримую ношу, но тут же как бы встряхивался, сбрасывая её с себя, и снова шёл прямо. Это был лэрд. Мальчики стащили свои шапки, но в ответ он лишь изумлённо приподнял брови и пристально на них посмотрел — вернее, попытался посмотреть, потому что глаза его блуждали, как бы не в силах задержать свой взгляд на чём — то одном. Теперь он окончательно разорился и приехал в город, чтобы закончить свои дни в маленьком домике, принадлежащем его дочери.

А мистер Склейтер, который неусыпно и зорко следил за материальным благополучием своего подопечного, уже связался со своим поверенным и, не раскрывая своего имени и положения, целиком купил всё глашруахское поместье — правда, ничего не сказав пока о своей покупке сэру Гилберту.

Глава 50 Прогулка

Новое жилище мистера Гэлбрайта и Джиневры находилось на окраине города. Это был один из тех маленьких, отлично построенных каменных домиков, которых так много в Шотландии. В нём было три комнаты и кухня, над которыми возвышался просторный чердак со слуховым окном. Домик был низенький, с широкой крышей, и от тихой улицы его отделял крошечный садик.

Летом и осенью там распускалось множество цветов, но сейчас из земли торчали лишь сухие, тощие стебли отцветших роз, а под крышей виднелись беспорядочно перепутанные голые и жилистые побеги жимолости. Садик прятался за невысокой каменной оградкой с чугунными прутьями наверху, между которыми летом, радуя глаз прохожих, виднелась свежая листва, пестреющая яркими бутонами и соцветиями. Но перебравшись в дом, мистер Гэлбрайт велел заколотить чугунные прутья досками до самого верха: в первый же день он обнаружил, что случайные прохожие, останавливающиеся возле его ограды, чтобы полюбоваться роскошными цветами, подходят слишком близко к его увядшему, но из — за этого ничуть не менее дорогому его сердцу достоинству. На ворота он повесил замок, и сад, таким образом, стал неким подобием монументальной арки, ведущей в дом.

Последнее время лэрд всё чаще копался в земле подобно тем зверушкам, которые, кажется, даже сотворены были для того, чтобы всё время стыдиться самих себя, и потому только и делают, что пытаются зарыться поглубже в свои норы. Не то, чтобы лэрд и вправду стыдился себя в полном и настоящем смысле этого слова. Он лишь наполовину осознавал всю бесчестность своих сделок, ведь обычно гордец изо всех сил увиливает от покаяния, считая его позором. Умыться — значит признать себя грязным. Лэрд избегал чужих взоров по одной — единственной и весьма убогой причине: он не мог больше появляться перед людьми со всем достоинством владельца глашруахского поместья и председателя процветающей компании. Ему казалось, что его подвели и обманули сами законы природы: как могло случиться, что Томас Гэлбрайт, эсквайр, оказался в этом сыром, противном домишке? Он всерьёз раздумывал, не взять ли ему снова свою родную фамилию Дюран, но решил, что его слишком хорошо знают в округе, и если он попытается скрыться от посторонних глаз в прозрачно — непроницаемом одеянии нового имени, то люди непременно подумают, что делает он это только из — за того, что до неузнаваемости запятнал свои прежние гордые одежды. Люди вообразят, говорил он себе (намеренно выбрав порок, в котором не был повинен), что он завещал свои деньги дочери, а сам устроился так, чтобы безнаказанно ими пользоваться.