Сэр Невпопад и Золотой Город

Говорят, что самоубийство — лазейка для трусов. С полной уверенностью могу вам сказать, что это не так, потому что хоть я и неисправимый трус, а сделать этого все равно не мог. Кинжал был занесен, нацеленный прямо в сердце… если у меня оно было, ведь сколько раз меня обвиняли в бессердечии… но я не мог заставить себя совершить последнее движение. Не знаю, сколько я так стоял, пока не осознал, что получил поражение от собственной слабости, и тогда убрал кинжал назад в ножны на ноге. Потом я вернулся к своим людям, которые вопросительно на меня посмотрели.

— Зов природы, — просто сказал я, не в силах заставить себя взглянуть на рассеченную пополам женщину, залившую землю своей кровью. Надо было приказать похоронить ее или… или сделать что-нибудь другое. Но я ни о чем подобном не мог думать. Мне лишь хотелось поскорее покинуть это жуткое место.

Мордант летал вокруг меня, но я не стал поднимать руку: я ощущал, что он тварь такая же слабая и бесполезная, как и я, — и тогда крылатое существо, сделав еще один круг, улетело неизвестно куда. К дьяволу, скорее всего.

— Нам пора возвращаться, мироначальник, — сказал череполицый. — Здесь мы больше ничего не получим. Город взят и разграблен, его правители мертвы. Вы успешно провели еще одну войну. Нам незачем здесь задерживаться — надо сниматься и возвращаться домой. — Он понимающе рассмеялся. — Ведь ваша супруга по вам скучает.

— Моя дама, — повторил я за ним.

— Да, мироначальник. Энтипи с нами не пошла, хоть мы и встретили ее по дороге. Она явится, когда вы позовете.

Я оперся на посох, пытаясь найти в этом мире какой-нибудь смысл. Я был так испачкан сажей и грязью, что мог бы, наверное, просидеть в ванне хоть целый день, да и то, пожалуй, не отмылся бы дочиста. Я услышал, какие мне говорили слова, но ничего не понял.

— Эн… типи? — переспросил я.

— Да, мироначальник, — сказал чернокожий. — Она ожидает вашего приглашения.

Они выжидающе смотрели на меня, и я, по-прежнему ничего не понимая, но чувствуя, что должен что-то делать, приложил руки ко рту и позвал:

— Энтипи!

Сначала не было никакого ответа, и, собственно, я подумал: а почему он должен быть? Единственная Энтипи, которую я знал, находилась далеко отсюда, в Истерии… если только…

Жуткая мысль пришла мне в голову. А что, если… Что, если все это происходит не где-нибудь, а в Истерии? И я разграбил ее, командуя какой-то армией, и теперь Энтипи — моя рабыня? Я не знал, что ужаснее: то, что я завоевал мою бывшую родину, или то, что я настолько выжил из ума, что снова связался с сумасшедшей принцессой.

Но все мои вопросы отпали сами собой, когда в ответ я услышал ржание, а несколько мгновений спустя ко мне галопом подбежала прекрасная белая лошадь с гривой почти что рыжего цвета и остановилась, ожидая, когда я ее приласкаю. На ней было великолепно украшенное седло с вытисненными драконами и львами.

— Молодчина, Энтипи, — произнес череполицый.

Я дал имя Энтипи своей лошади. Нет сомнений, что я мог управлять ею, как хотел, не чувствуя вины. Да уж, что бы со мной ни приключилось, я не утратил своего чувства юмора. Я поставил левую ногу в стремя и закинул себя вверх, перебросив бесполезную правую ногу через круп лошади. Да, отсюда, с высоты, было понятно, что Энтипи еще лучше, чем я сначала подумал. Под собой я ощутил мощь ее мускулов. Я хотел потянуть повод, чтобы пустить ее в галоп и уехать от всего этого безумия побыстрее. Можно ли как-нибудь отделаться от этих дикарей и даже от воспоминаний о них? Но у меня были все основания полагать, что эти самые дикари легко смогут догнать меня, а догнав… что тогда? Что мне придется придумывать, чтобы объяснить мои взбрыки?

Ничего.

К добру или к худу — и конечно, скорее к худу, — мне придется пережить весь этот кошмар. Мне придется выяснить, почему все так получилось, и где я, и, если уж на то пошло, кто я такой. Где у меня дом и кто та «супруга», о которой они упоминали?

Отправляясь в путь, я решился бросить последний взгляд на два тела, лежавшие на земле — трагически покинутые всеми. И тогда, на том месте, я поклялся: что бы ни случилось со мной, пока я пребывал не в здравом рассудке, — теперь, когда я снова в себе, никто больше не погибнет.

Как мало я тогда знал.

2 ПОБЫТЬ ДОМА