Серафим

Катится толпа. Солнце заволакивает снеговая, угрюмая туча. Поднимается метель. Плеть метели хлещет людей по спинам. Парнишка сопливый, в драном тулупчике, тянет за собой на пеньковой веревке березовые санки. Солдат плюет в снег в дыру от зуба, ухмыляется; достает из кармана стальную флягу, отхлебывает водки: мороз, надо кишки согреть. Многохвостая плеть взмывает над Его голой, исчерканной красными рубцами спиной, в руке дюжего, с квадратным потным лицом, солдата-бандита, – собачий оскал, в ухе серьга, – и гадюкой обвивает Его плечи, лопатки, и сдавленный стон излетает из Его груди, и Он падает – лицом в снег.
Все гуще снег. Все сильнее метель. Солнца уже больше нет. Сплошная белая пелена. Смерть – это белые пелены. В них Тебя завернут. В них Тебя завернут, в погребальные, в чистые.

– Вставай! – вопит солдат с серьгой в жирном ухе. – Вставай, падаль!

И пинает Его – ногой в тяжелом, тупорылом сапоге.
Он поднимается. Он встает. Он глядит вперед солеными глазами – и видит впереди зальделый берег озера, и высокий деревянный Крест в метели, и палачей у Креста – с молотами, с гвоздями в корявых мужицких руках.

– Пощади, Отец, Меня… пощади…

Солдаты хватают Его под руки и волокут ко Кресту. Четырехгранные гвозди, под ударами кузнечного молота, вонзаются в распяленные пятерни, и кровь брызжет лесными ягодами на снег и лед. Брусника… малина… бузина… рябина… калина… морошка…

– Морошки, – шепчут Его губы, – принесите Мне… горстку… морошки…

Бабы плачут, обвязанные черными, серыми платками, утирают лица и носы красными крючьями пальцев, спины их трясутся в рыданьи.
Крест воздымают. Сильные мужики, быстро Крест подняли. Над ледяным озером. Над кровавым сугробом.
Крик и плач баб отчаянными голубями летит к снежному, бешеному небу.

– Тьма! Сейчас настанет Тьма! – вместе с собаками, волчьими веселыми, мощными, с бело-серыми, грязными загривками псами, катаясь в снегу, вопят мальчишки и свистят оглушительно.

– Почему Тьма, – шепчет Он с Креста, слепыми глазами ощупывая толпу – мужиков, баб, девок, старух, коз на веревках, мычащих старых коров, быка с медным кольцом в широком носу, отроков, звонко свистящих, в снегу кувыркающихся, – отчего Тьма… не хочу Тьмы… не надо… Тьмы…

Одна баба, в черном, туго повязанном вокруг горла платке, валится на колени в окрашенный кровью снег. Ложится на снег животом. Вся на снегу распласталась, выловленная из-подо льда огромная старая Рыба. Огонь вспыхивает над ее черной, ночной головой.
Девка простоволосая, рядом с Ней, обнимает Ее, потом тоже падает на колени у Креста – и крепко обнимает Креста подножье.

– Магдалина! – кричит Богородица и развязывает у горла черный платок. – Плачь, Магдалина! Молись!