Серая мышь

Когда Джемма была подростком, она занималась буквально всем: участвовала в танцевальных ансамблях, в капелле бандуристок, была активисткой украинской молодежной организации, закончила курсы украинознания. Ее постоянно обхаживали деятели ОУН, одно время националисты намеревались сделать ее одним из вожаков Молодежной украинской националистической организации. Но такая перспектива ее не устраивала, в конце концов в ней победил художник. Джемма ожидала славы, понимала незаурядность своих способностей.

Одна из националистических газет писала о ней: «Джемма как личность — это казак, а не дивчина, хотя со своей внешностью может принимать участие в конкурсе красоты. Она по-девичьи нежна и по-казацки горда и смела. У нее кровь предков — казаков, дед Джеммы был воякой армии УНР, потому и Джемма — современная петлюровка, продолжающая жизнь украинской нации. Она родилась в Канаде, но какой прекрасный у нее украинский язык! Отец может гордиться такой дочерью, и наша нация горда ею!»

Прочитав это, я усмехнулся. Я действительно горжусь своей дочерью, но совсем по иной причине. Конечно же, Джемма — не петлюровка, просто она слишком активная натура, постоянно требующая своего проявления. А украинскому языку обучил ее я, у меня только на нее и хватило времени. Тарасу и Калине я уделял меньше времени.

Недавно в галерее Канадско-Украинской фундации искусств на Блуре Джемма устроила свою выставку.

В основном, там были иконы, и только несколько картин. Джемма — не Калина, которой удается вытащить из дому лишь меня или Джулию, она вывезла на Блур нас всех, такая уж у нее неуемная натура, никто и не подумал ей отказать; даже Тарас и Да-нян не осмелились перечить, оставили Жунь-Юнь на попечение Лукерьи и отправились вместе с нами.

Выставка помещалась на втором этаже здания.

В начале просмотра стены зала были увешаны огромными фотографиями храмов Украины с подписями: все это, мол, разрушили коммунисты.

Дальше висели написанные маслом иконы Джеммы.

Ее интерес к религиозной тематике возник после поездок в Италию и на Украину, знакомства с памятниками древней культуры, живописью храмов и церквей. Открывал выставку какой-то длинноволосый, тонколицый молодой человек, внешностью похожий на иконописного Иисуса Христа.

Он говорил:

— Первые христиане часто повторяли слова апостола Иоанна: «Не люби мир, ни вещей в мире. Кто любит мир, в том нет любви к его Создателю». Они считали, что искусство — это язычество и часть грешного мира. Однако уже со второго столетия начало развиваться и распространяться по всему миру христианское искусство. В то же время появился труд «Апостольские традиции Гипполита», где было сказано, что христианин может быть скульптором или художником, если не творит идолов.

— Как только придешь на культурное мероприятие к вашим украинцам, непременно услышишь о богах или об идолах. Думаю, что и Джемма написала свои иконы под этим влиянием,— шепнул мне Тарас.

— Во-первых,— украинцы не «ваши», а наши — сказал я сердито.— А во-вторых, посмотри внимательно на иконы,— уже мягче продолжал я,— в них нет и следа религиозности.

— И правда,— согласился со мной Тарас, когда мы стали осматривать выставку.— Мне нравится то, что лица на иконах не традиционно-библейские, а вполне современные, вот, например, лицо нашей Калины, даже выражение ее — озорное, кажется, сейчас брызнет смехом.— Он оглянулся на Калину, она шла за нами, но сейчас лицо у нее было строгое, сосредоточенное и даже печальное, как на похоронах,— признак серьезного настроения. Я смотрел на лица моих детей, жены и невестки. По всему было видно, что выставка им всем нравится. Мне она тоже нравилась, особенно иконы. Тарас прав: это лишь по форме иконы, а лица на них вполне современны; радовали глаз приятные светлые легкие краски, они воспринимались как вызов иконописным колерам, какими пользовались обычно богомазы, работавшие в традиционном стиле.

К Джемме подходили знакомые, приятели и критики, целовали, поздравляли; все было, как обычно; одни делали это искренне, другие — сдержанно, иные затаили свои мысли, чтобы вылить их потом в колких статьях и заметках.