Серая Орда

— Итак, — начал ватажник. — Теперь, когда нам ничего не мешает, расскажи мне о колдуне.

— О Соколе? — переспросил Рыжий, надеясь на неосведомлённость разбойника.

— Расскажи мне о Соколе, — благодушно согласился Лохматый.

— Чего рассказывать? — прикинулся дурачком Рыжий. — Живёт в Мещёрске, людям помогает, купцам, князю… Зла от него никто не видел. Обычный ведун… Только не будет его в городе ещё целую неделю.

— Вот как, и где же он сейчас?

— То ли в Рязани, то ли в Муроме, этого я не знаю, — пожал Рыжий плечами.

— Не знаешь? — усомнился разбойник. — Но знаешь, что неделю?

— Что неделю? — переспросил тот и мигом получил сокрушительный удар сперва по лицу, а затем и под дых.

Он хватал ртом воздух целую вечность, потому и не слышал, как во дворе поднялся шум.

Когда Рыжий пришёл в себя, Мерлушка уже добивал Пытюха, а Бушуй склонился над вурдами, развязывая верёвки. Лохматый, придерживая руками распоротое брюхо, лежал на полу, с глазами полными слёз.

— Дурак ты, — заметил Рыжий, вытирая с лица кровь. — Дураком жил, дураком и помрёшь. Нет в наших краях никаких Дубков. Которово, это село называется. Не любят здесь вашего брата.

Червленый Яр. Июнь.

Узников поставили спиной к Старице на самом откосе. Они щурились, всё ещё не привыкнув к дневному свету, которого не видели больше недели.

Юношу вновь охватил страх. От мысли, что вскоре должно случиться, по спине пробежались мурашки, словно твари уже выбрались из оврага и теперь по-хозяйски осматривают добычу.

Купец был спокоен. Он не видел, что творилось там, за спиной, и полагал, что вывели их на допрос, а расспросив отпустят восвояси, или в худшем случае обменяют за выкуп у родственников.

Монахи стояли с обеих сторон, держа пленников под прицелом. Они молчали, ожидая прихода начальников. Вскоре те появились. Жмень присоединился к монахам, а Пахомий подошёл к Варунку.

— Хозяин настаивает, тебя Голове скормить, — произнёс он едва слышно. — Но вот я сомневаюсь. Не верится мне, что случайно ты попался Георгию. И потому, приказ я нарушу.

Пахомий шевельнул рукой и один из монахов с силой толкнул в грудь купца. Тот не упал сразу, лишь качнулся на самом краю. Успел развернуться к оврагу, увидеть кишащее ржаво-серое море. Палмей издал рык. Медвежьим своим телом он изогнулся, пытаясь устоять наверху, что ему почти удалось, но ещё один толчок окончательно нарушил равновесие, и с протяжным криком, человек полетел вниз.

Варунок оглянулся (и никто не воспрепятствовал ему). Он подумал, что крысы сейчас же бросятся на земляка, разорвут его в миг на множество кусков.

Однако всё произошло ещё ужаснее.

Палмей прокатился по склону, достиг дна, где и поднялся на ноги почти невредимым. Он больше не кричал. Набившийся в рот песок не позволял прорваться из глотки ни единому звуку. Палмей огляделся, а крысы расступились, вовсе не собираясь тотчас бросаться на человека. Тогда он принялся вычищать изо рта песок, отряхивать голову и зачем-то чистить штаны.

Монахи молчали, молчал Варунок, и Палмей тоже чистился молча, пока краем глаза не заметил в стороне движение. Он повернулся и вздрогнул.

В десяти шагах, из какого-то углубления начал появляться ком. Сперва показалось, что сама грязь набухала пузырём, словно под напором болотного газа. Но, достигнув огромных размеров, быть может, с небольшую избу, пузырь вдруг снялся с места, и грязь стала опадать с его вздымающихся боков, открывая молочного цвета студенистое тело.

Теперь и Варунок разглядел необычную тварь, которая не могла быть ничем иным, как предводителем крысиного воинства. Голова выбирался из лёжки дрожащим студнем. Если бы княжич видел медуз, он нашёл бы в облике твари немалое сходство с ними. Полупрозрачное тело, лишённое лап, и вообще каких-либо значительных выпуклостей, двигалось, пуская под собой волну-судорогу.

Не обращая внимания на крыс, Палмей бросился к склону и попытался вскарабкаться вверх, но песчаный склон осыпался, всякий раз утягивая человека обратно, а крысы, по-прежнему держась в стороне, изредка покусывали руки и ноги, не позволяя купцу предпринять отчаянный рывок, который, возможно, смог бы преодолеть и осыпь.

Слизень-переросток медленно, но неотвратимо, приближался к попавшему в ловушку человеку. Тот что-то кричал монахам, видимо, умолял вытащить его. Просьбы и мольбы сменила ругань, затем нелепые предложения денег, богатств, чего-то ещё…

Монахи молчали. Они вовсе не испытывали удовольствия от мрачного зрелища, но и намёка на сожаление или сострадание их лица не обозначили. Варунок же не нашёл слов, чтобы как-то приободрить обречённого товарища.

Поняв, наконец, что это не пытка, не способ заставить его говорить, или служить врагу, Палмей прекратил бесполезные вопли и развернулся лицом к наползающей твари. Крысы отступились, окружив купца, как делают люди, когда расчищают место для поединка. Мгновением позже в круг ввалился и студень.