Серая радуга (СИ)

— Три тысячи лет не было нового Холдона, не было другой Сечи и не было того, кто, глядя на семерых павших соратников, нашел бы вместо клинка в своих ножнах лишь рукоять…

— А почему? — поставил вопрос ребром Кристо. Хочешь сбить собеседника с толку — переведи вопрос в бок. Этому его еще Дара учила. Экстер, озадаченно глядя на него, погрузился в профессиональные размышления.

— Трудно сказать. Летописцы склоняются к предательству и к тому, что Холдону предрекали гибель от меча Ястанира, так что он постарался, чтобы в нужный час у противника не было оружия. Черной магией объясняют и то, что король не почувствовал разницы в весе ножен…

— А-а, это я слышал. Ему ведь должно было не хватать тяжести клинка на поясе, да?

— Да, этот вопрос занимает историков поныне.

Было довольно любопытно вот так запросто побеседовать об Альтау. Не чета лекциям директора, на которых, если даже кто-то приходил и заставал преподавателя — все обязательно засыпали. Кроме Дары, конечно.

— Так потом, сталбыть, Витязь попросил своего пажа передать ему клинок, а паж сдрейфил, клинок заныкал и умотал на холдоновскую сторону?

Ему как наяву увиделся в кустах грозящий кулак Дары. Даже, кажись, голос ее послышался: «Еще раз выразишься — по башке!» Экстер не заметил. Его больше интересовала живописная форма плывущих по небу облаков.

— Юный Тамариск не подал своего меча и бросился бежать, это верно, — согласился он. — И то, что он потом сражался в войсках Холдона и пал — написано во многих летописях, в том числе в семи из шестнадцати Хроник.

«А в остальных что?» — чуть не ляпнул Кристо, но тут же спохватился, что должен сам это знать, и вопрос переделал:

— А… э-э… есть, кто думает иначе?

— Есть те, кто думает, что это было предательство невольное, совершенное в миг минутной слабости и проистекающее только из страха — и таких немало. Они считают, что Тамариск попросту сбежал с поля битвы и потом долгое время скрывался, пока не покончил с собой, не в силах вынести своего позора. Были очевидцы, утверждавшие, что видели его бившимся на стороне Ястанира в тот день… но никто не мог ответить, куда он делся потом. Многие полагают, что он пал смертью воина и искупил свое невольное предательство. А есть малая часть тех, кто помнит о том, что тело восьмого пажа не было найдено, и считает, что он, как и Витязь, сгинул куда-то бесследно…

Вот теперь Кристо и правда вытянул шею от интереса. Такого они не слышали даже от Бестии, которая на своих практиках заставляла вслух пересказывать разные Хроники. Больше пересказал — целее ушел. Интереснее всего было слушать искренние издевательства Дары над текстом: «Жили-были семь королей. И еще один, но, как выяснилось, далеко не дурак. И напало на их королевства чудище-Холдонище…»

— Так, то есть, кто-то думает, что этот восьмой паж еще живой?

Экстер, не отрываясь от созерцания облаков, пожал плечами.

— И не ищут его, чтобы башку открутить, за обиженного-то Ястанира? Вроде как после самого Холдона самый что ни на есть гад — это тот самый восьмой паж.

Самое страшное, чем можно было попрекнуть в Целестии, — предательство на поле боя. Особенно когда предавали друга или — Светлоликие упасите — господина. Тамариск подложил нечта в койку не просто какому-то господину, а самому Солнечному Витязю, так что его имя кое-где в поговорки пошло — это Кристо сообразил только что. Вот, значит, откуда идет выражение «друг тамарисковый», а он-то его раз сто использовал и знал только, что это обозначает «друг до первой опасности». Имя восьмого пажа он вообще услышал в первый раз сегодня и от Экстера: его не принято было поминать.

— А по-моему, о нем должны слагать песни и писать книги, — отозвался Мечтатель, зря теперь куда-то не в небо, а просто вдаль. — Наверное, если бы он вдруг протянул меч хозяину — Витязя могло бы не быть.

— А почему Ястаниру так нужно было остаться совсем уж без оружия?

— Наверное, чтобы надежда могла оставаться только на чудо.

Кристо пропустил момент, когда Экстер в очередной раз погрузился в сочинительство, а когда понял — было поздно: с губ директора слетали распевные строчки:

На что нам надеяться этой весною?

На то, что любовь поднимает из пепла,

Что старые раны, как прежде, не ноют,

И солнце надежды пока не ослепло?

А может быть, нам уповать остается

На древние души за ликами юных?

Иль новая поросль сквозь землю пробьется

Иль песня иная ударит по струнам?

В далекое «да» приоткроются двери,

И память судьба приукроет снегами,

И нам остается смириться и верить

В знаменья цветов, что у нас под ногами.