Серая Слизь

На хрена? На хрена вы это делаете? Чего вам, блядь, от меня надо?!. Зайдя в квартиру, чувствую стремительно нарастающую злость. Игры, значит… продолжаются игры… ни хрена от меня отставать не собираются… Издеваются же твари — под окнами прямо… Порежу колеса на хрен… Ну, че будете делать?… К хренам собачьим покоцаю же… Я верчу в руках “ерш”, я вижу — в тысячный раз, но сейчас с особенным удовольствием, — какое у него славное, прочное, острое лезвие… Зае-бали, суки.

Возможно, я сейчас очень круто ошибаюсь, возможно, я это зря — но решение уже принято. В последний момент еще раз смотрю на эту тачку в окно… Что за?…

Нет тачки.

Минута прошла. Полторы максимум. Уехала? По сторонам гляжу — нигде не видать. Вот “ниссан”, вот “фордешник”, между которыми она стояла… Пусто.

Я даже снова во двор вышел — с ножом в кармане, Джек, блин, зе Риппер… Нигде нет.

Ножик этот, между прочим, — ФЭДов презент. Прощальный, можно сказать. Подарил он мне его незадолго до отъезда — заметил, как я сладострастно пялюсь… Федька любил широкие жесты.

“Ерш” — это модель так называется. Российского производства ножик. Металлическая ручка, шнуром обернутая. Лезвие восемь сантиметров, но по форме — как спортивный катер, или впрямь, как рыба ерш: не настоящая, а какой ее в мультиках рисуют. Загляденье. Только людей, в принципе, таким резать…

Сам же Федька выиграл его на спор. Да не у кого-нибудь — у бывшего спецназовца: был такой Витек, весь из себя… Едва они с ФЭДом повстречались, моментально началось самцовское соревнование. Силы с обеих строн подобрались серьезные и в целом равные. Но Федька не был бы Федькой…

Пили они как-то в большой компании. Витек давай выпендриваться профессиональным умением так человека связать, что никакой Гудини ни в жисть не выпутается. Выпендреж был не пустой — Витек этот и впрямь где-то там служил, и людей, видимо, вязал. ФЭД слушает, слушает — и только хмыкает презрительно. “Не веришь?” — “Ну, насчет Гудини ничего не скажу, а меня тебе слабо, пожалуй, будет: развяжусь…” — “Да-а?…” — “Да”. — “Че, попробуем?” — “Хоть щас”. — “Пацаны, веревку какую-нибудь…” Надыбали веревку. “Ну, — говорит Федька, — вяжи. Как хошь. Только если я распутаться смогу, ножик твой — мой будет”. Ну, Витек расстарался — руки Федьке за спиной скрутил, узлов навязал… “О’кей, — говорит Федька, — теперь клади «ерша» вот сюда на стол — через минуту я к вам выйду с ним. И тогда он мой. Нет — я тебе на твой «Рэнглер» аэрографию делаю забесплатно. Чего ты там хотел — морского змея?…”

Вышли из комнаты. Ждут. Проходит минута — нет Федьки. Витек скалится. Две минуты. Три. Пять. Нет ФЭДа. Что за хрень? Витек пожимает плечами, открывает дверь, делает шаг… и застывает в неудобном положении. С “ершом” у горла. Федька любил киношные эффекты.

И только сильно позже уже мне ФЭД признался, что сделал. Освободиться от Витьковых узлов — это и впрямь была утопия. Только экс-спецназовец не был в курсе насчет гибкости Федькиных суставов (экстремал же, экстремал-универсал!…). Я это однажды видел — как он именно что связанные руки из-за спины через голову, вроде Вина Дизеля в фильме “Pitch Black”… Только чуть хрустнуло в плечах. И этим же ножом веревку и разрезал.

27

…Это моя или ее? Нет, это ее.

— Ник, твоя мобила!…

— Подкинь, пожалуйста…

А где она, собственно?… Вот она… Несу Нике на кухню ее голосящий Samsung, совершенно машинально, рефлексу повинуясь, бросаю взгляд на определитель — и еще не осмыслив увиденного, но уже осмыслив свое действие и мимоходом устыдившись, протягиваю ей телефон.

— Спасибо…

Она сама точно так же бегло смотрит на экранчик… Словно запинается. Я бы не обратил на эту запинку, разумеется, внимания — но Ника вдруг поднимает глаза на меня. Я вижу некоторую растерянность, смущение.

— Дэн… — с неловкостью в голосе.

Готовно выставляю капитулянтские ладони и с легчайшим, даже до обиды не доросшим удивлением — секреты у нас появились?… — закрываю дверь. И только тут до меня доходит. 9856819. Тот самый номер. Якобы Кристи. Возможно, ФЭДа. Это с него сейчас звонят Нике.

Оцепенев, спиной к двери, слушаю. Короткие приглушенные реплики. Кажется, сердитые. “Нет!… Я сказала, все!…” Боромотание. “Сколько можно звонить?!” Бормотание. Молчание. Отключилась.

Я резко разворачиваюсь, распахиваю дверь. Она вполоборота смотрит через плечо — стояла лицом к окну. Телефон в полусогнутой руке. Так и стоим. И смотрим.

— Ника… Кто это звонил?

Она молчит — и с каждой секундой этого молчания все становится ясней и безнадежней.

— Никто, — категорически.

— Ответь мне, пожалуйста.

Растерянность. Красные пятна на скулах. Растерянность, и крайняя досада, и раскаяние, и быстро мобилизуемая готовность к отпору — она не привыкла к наездам. Я точно знаю, что надо сейчас, вот сейчас немедленно остановиться, — и так же прекрасно понимаю, что не остановлюсь. Совсем у меня стало никак с тормозами. Достало. Достали. Все — это уже последний гвоздь.

— Я не хочу об этом говорить. — Это должно звучать независимо, но звучит просительно.

— Извини, нам придется об этом говорить.

Отворачивается.