Серая слизь

Что произошло с Якушевым? Предсмертная записка, ушел в секту и вообще был странный чудила. Улик никто не искал. Хотя сектантское учение на суицидальный лад, вроде, не настраивало… Хотя самосожжение – уж больно редкий для наших мест способ самоубийства… К тому же – в чем смысл самосожжения? В демонстративности, публичности: почти любое самосожжение – выражение политического протеста. Какая публичность на заброшенной промышленной площадке?.. И зачем ФЭД скрывал – от меня, да и не только от меня – факт знакомства с Якушевым? И если он дружил с ним – мог ли не знать про “Ковчег”?..

Когда ФЭД сбежал от своих криптозоологов? В прошлом октябре в Якутске. Когда убили Эйдельмана?

В прошлом ноябре в Москве (виновные опять-таки не найдены).

Когда, Тюря говорил, у Сашки появился таинственный хахаль? Месяца три назад. То есть перед Новым годом где-то.

Яценко? Напильник в глотку… Большая физическая сила и немотивированная жестокость (а в выгребной яме человека топить?..). Яценко поминал подруг Панковой, наверняка имея в виду Криcти. Кристи, с которой ФЭД не только был знаком, но которая помогала ему сдвигать мне крышу (на радио Аськой, интересно, тоже она представилась?..). И что случилось с Кристи (лужа крови)?..

Но если действительно… Зачем он мне “передавал приветы” от всех от них?..

А вот за этим как раз. Чтоб я догадался.

“Кто следующий?” И испугался… (Кладбищенские свечки…)

Бр-р-р-ред…

Оп-п… – успеваю схватиться за влажную проволочную сетку: подошвы скользят по камням, смазанным не то дождем, не то прибоем. Нет уж, мы лучше по сеточке… вдоль забора… (перебирая руками поскрипывающие крупные ячейки в чешуйках облезшей зеленой краски, за которыми уступчатыми штабелями громоздятся желто-серые бревна и покачивает разомкнутой клешней на длинной суставчатой лапе автопогрузчик – никого в кабине). Ну вот теперь можно и по-людски – забор виляет влево, а цепочка булыжников превращается в бетонированную дорожку – которая, будто дорожка ковровая, раскатана поверх длинного узкого дугообразного волнолома, сложенного целиком из валунов:

валуны калибра моей башки… валуны калибра меня самого… бетонные какие-то ломти с торчащими сухожилиями ржавых арматурин… и металлическая решетчатая башенка маяка – в конце, в пятидесятиметровой перспективе, на фоне сползающей в море драной облачной мешковины…

Узнав от Леры, что “ГАЗ-21” с номерным знаком DH-1777 зарегистрирован на имя Глеба Лапицкого, я испытал одновременно две взаимоисключающие эмоции. С одной стороны, не было ничего естественней принадлежности этой тачки этому человеку… и ничего ожидаемей появления в данной истории еще одного нашего с ФЭДом (моего через ФЭДа) общего знакомого… С другой – ничего противоестественней и неожиданней участия именно в данной истории именно этого персонажа.

Глеб… Гос-сди, еще и Глеб…

Волноломов с маяками тут два, они приобнимают бухточку с рыбоперерабатывающим комбинатом на берегу – траулеры, проходя меж маяков, разгружаются на его причалах… Огибать “режимную зону” (комбинат-причалы-склады) с внешней стороны – добрых полчаса… может, есть все-таки прямой путь? По пляжу? Выходит, нету. Забор даже в воду вдается – метра на два. Дабы неповадно. Ветер с натугой раскачивает залив. Сдуваемая с него водяная пыль мешается с дождевой моросью, липнет на морду. Через бугристый хребет второго, без всякой пешеходной дорожки, волнолома перехлестывают серые водяные языки, развешивая белые слюнные нити.

Приходится возвращаться и двигать в обход. Когда-то я бывал тут, в Звейниекциемсе, у Глеба. Правда, последний раз – уже года три назад, так что пути к его дому практически не помню. Зато сам дом помню хорошо.

Дом – оставшийся от отца-архитектора – у Лапицко-го был штучный. Не просто в дюнной зоне – а непосредственно в дюне. Врытый в дюну с внутренней стороны. Так что с узкого галечного звейниекциемского пляжа виден был только один этаж “дзота” – так Глеб сам называл фамильное свое гнездовище; закругленно-приплюснутый, с покатой крышей, этаж этот и впрямь напоминал то ли навершие дзота, то ли ходовую рубку скоростной яхты. И только если подходить со двора, с обратной стороны, становилось понятно, что этажей в “дзоте” два, даже два с половиной (приземленные оконца полуподвального выполнены были в форме иллюминаторов). Полуутопленным в дюну получался и овальный двор: Лапицкий-старший в свое время бульдозером выскреб песок и почву до твердого глинистого слоя – так что летом, в жару, Глеб каждодневно поливал этот “такыр” из шланга, чтоб не пошел трещинами.