Я могу сколько угодно трезво соглашаться с объективной необходимостью – в принципе – существования государственного аппарата и его насильственно-принудительных институтов, и не по-бендеровски, а искренне, в силу природной мирности чтить уголовный кодекс – но на уровне почти безусловных рефлексов я никогда не буду воспринимать МЕНТА любой разновидности иначе, чем как естественного врага. Как априорного агрессора, которому нужен лишь более-менее сфабрикованный повод, чтобы задержать тебя, развести на бабки, в идеале измордовать, а в перспективе уничтожить.
Поэтому происходящее сейчас – с определенного момента и по нарастающей – не стало для меня столь уж обескураживающей неожиданностью. Ведь я всегда знал, что нападение возможно (если не обязательно), – я просто оказался не готов к атаке в это время и с этой стороны.
Ко многому – не готов…
Совершенно не был я готов увидеть в допросном кабинете (мало чем отличном в гнездовище элитных богдановцев на Стабу, в здании бывшего республиканского КГБ, – загадочный лейтнантс уже не маскировался и даже, по-моему, выпендривался – от аналогичного в зачуханном золиковском райотделе: казенщина она и есть казенщина – стертая, мертвая, враждебная всему человеческому) того усатого ментяру, с которым мы пересеклись взглядами под козырьком “Локомотива”. Мое наличие где в означенный час означенного числа он готовно и подтвердил Кудиновсу – и только тогда, кстати, я и узнал усатого: у него память оказалась лучше…
Не был готов объяснять, почему я там в тот именно момент очутился – я-то думал, что вычислили меня по номеру мобилы, что они знают о звонке, о факте звонка… Так что, не в силах с ходу сориентироваться, честно вывалил, как оно было. “И Яценко не объяснил вам, о чем хочет рассказать?..” – “Нет”. – “Но вы все равно поехали?” – “Да…” Я даже сам предположил вслух насчет номера в памяти. “Его сотовый был разбит”, – сронил Кудиновс тоном, не оставляющим сомнений, насколько удалась моя хилая попытка косить под искренность после очевидного прокола.
“Что это у вас?” – показывает на свою правую скулу. “Ничего интересного. Бытовой травматизм… По пьяни”.
…К реальной степени собственной растерянности я тоже в итоге был не готов (и, кстати, стал лучше понимать расколовшихся без “обработки” и при очевидном отстутствии против них прямых улик: все-таки атмосфера ментовки – или само обстоятельство, что ты уже в ней, – и впрямь изрядно парализует волю). Зато, похоже, был к ней готов лейтнанта кунгс: в характерном для Кудинова зомбическом равнодушии, отсутствии выражения в голосе и лице сейчас – в отличие, как мне показалось, от первого допроса – прощупывалось некое насекомоядное довольство. Видимо, все происходило согласно его ожиданиям и расчетам.
Он въедливо, планомерно долбил меня на тему “Ковчега”, а я совершенно не понимал, на хрена: в свое время на все эти вопросы я прилежно ответил ментам, ведшим дело Якушева. И вдруг:
– Лично с Якушевым вы когда-нибудь общались?
– Нет, естественно.
– Вы были с ним знакомы при его жизни?
– Нет.
Пауза. Он вообще мастер изводить паузами.
– Вы уверены?
– Абсолютно. Что за бред?!
– Вы сказали, что про самоубийство Якушева узнали от приятеля…
– Да.
– Как его зовут?
– Федор Дейч.
– Вы давно его знаете?
– Лет с пяти. Мы в одном дворе выросли.
– В каких вы с ним отношениях? Гос-сди, Федька-то тут при чем?..
– На данный момент – ни в каких.
– Что это значит?
– Полтора года назад он уехал из Латвии.
– И вы с тех пор его не видели?
– Нет.
– А до его отъезда какие у вас были отношения с Дейчем?
– Приятельские. Хрен тебе я буду вдаваться в подробности.
– А Дейч был знаком с Якушевым?
– По-моему, совсем мало.
– То есть вы не убеждены?
– Насколько я помню.
– А где он сейчас?
– Кто?
– Дейч.
– По-моему, в Москве. Но на сто процентов я не уверен…
Вопросы были чем дальше, тем более откровенно высосаны из пальца, и естественно было предположить, что лейтенант просто не знает, о чем еще спрашивать, но у меня складывалось стойкое впечатление, что – прекрасно знает, и несет всю эту хрень не вполне от балды, а то ли клонит к чему-то, то ли отвлекает внимание, готовя сюрпризик. А вот и сюрприз:
– Вы знали Вячеслава Доренского? Бл-ля… (Не готов, ни к чему не готов!.. Но какого черта?)
– Почти нет.
– Что значит – почти?
– Я знал, что такой существует. Но лично практически не общался. Видел три или четыре раза.
– Знали, что существует… Откуда?
– Я с Дашкой встречался. C сестрой его.
– Когда?
– Около трех лет назад.
– Долго?
– Около полугода.
– Почему перестали? Да какое тебе, тварь кривомордая, дело?
– Не сошлись характерами.
– А что вы можете сказать про ее брата?
– Ничего. Я говорю: я его почти не знал.
– А он к вам как относился?
– Представления не имею.
– Вы знаете, что с ним стало? Ну да, ну да…
– Я слышал, он погиб.
– Вы знаете, как?
– Вроде, его убили.
– А как убили? Какой, блин, любознательный…
– Не знаю.
В точности и правда не знаю. Но слухи ходили веселые…