Серапионовы братья. 1921: альманах

Маленький помощник смотрителя с усиками толщиной в спичку с напускной развязностью поздоровался и сказал:

— Поехать вам надо, Савел Семеныч…

Потом заглянул под бровь хозяина и, точно оправдываясь, добавил:

— Недалеко тут… пустяковое дело… Двести рублей…

Савел Семеныч переступил с ноги на ногу.

— Петь некому на крылоси…

— Ну что вы… Как-нибудь! То есть в церкви-то как-нибудь… Поедете?

Савел Семеныч молчал.

— Эх, — вздохнул помощник, — ваше дело-то какое: раз-два — и две катеринки. Наш брат за это полгода работает. А вы еще думаете!

Савел Семеныч молчал. Потом качнулся и шагнул к выходу. Помощник понял и облегченно и еще развязнее уже за дверью:

— Стало быть, завтра поутру, в канцелярии, дорожные и документы получите. До свиданья, Савел Семеныч. А вы все с птичками? Какая у вас натура нежная, хе-хе…

Савел Семеныч щелкнул задвижкой.

II

Чтобы не было душно, двери во всех комнатах надворного советника Тужилкина стоят настежь, но это не помогает. Потолки низкие, квартирка маленькая, и повсюду одинаково гадко преет кислятина, неизбежная там, где ночь напролет пьют и потеют за картами.

Обыграл всех войсковой старшина полицмейстер Аскалон Иваныч Тукмаков. Хозяин собирал «кружку» и теперь прикидывает в уме, сколько очистилось после девятки.

Доктор Сечников, страдающий астмой, ловит ртом воздух, как рыба на берегу, посвистывает каждую минуту носом, точно туда залетела муха и ее надо выдуть, и мрачно твердит, не глядя на полицмейстера:

— Ведь этак прет, этак прет человеку!

Полицмейстер сияет. Он всегда доволен. Доволен собой, приятелями, делами, тем, что счастлив в картах и много пьет, тем, что в его городе военное положение. Он чувствует себя счастливее счастливых, и у него не два, а три румянца: два на щеках и один на подбородке, все три размером в пятачок. От пятачка на подбородке в обе стороны развеваются гроздья жирной, как ковыль, бороды, и никто не умеет расправлять эту бороду так, как это делает старшина: одно движенье руки вправо и влево — и каждому ясно, что человек всем доволен.

Аскалон Иваныч берет рюмку водки и тянется с ней через стол к доктору:

— Ваше здоровье!

Но доктор страдает астмой и сегодня проигрался, и ему неприятно видеть счастливых людей.

— Не хочу.

— Большой проигрыш? — сочувствует Аскалон Иваныч.

— Посчитайте у себя в бумажнике.

— Везет, везет, — вздыхают со всех сторон.

— Везет, потому что у человека талисман.

— Ерунда, — говорит доктор.

— Нет, не ерунда-с.

— То есть вы хотите, чтобы я поверил, что счастье зависит от какой-то дряни, какую бабы зашивают в ладанки?

— А как вам угодно, хотите — верьте, хотите — нет.

— Предрассудки!

— И я вот думаю, предрассудки, — произносит Аскалон Иваныч, одним разглаживаньем бороды давая понять, что он доволен, — думаю-с, а талисман ношу.

— Вы серьезно?

— Совершенно-с.

— А ну… покажите.

— Извольте-с!

Аскалон Иваныч расстегнул мундир.

В широком кожаном бумажнике, глубоко-глубоко, где-то под кредитками, спрятан талисман. Небрежный жест, и он на столе: обрезок плотной, хорошо сплетенной, не очень толстой веревки.

— Извольте-с!

Доктор недоверчиво, двумя пальцами, повертел талисман перед собой.

— Что это?

— С повешенного? — быстро осведомился Тужилкин.

— Точно так-с.

— С самоубийцы? — переспросил доктор.

— Никак нет. С повешенного по приговору военного суда.

— Вам подарили?

— Нет, достал сам.

— То есть как?

— А очень просто.

Аскалон Иваныч лукаво сожмурился и повторил:

— Очень просто. А как — вы будете иметь случай лицезреть самолично.

— Не понимаю, — сказал доктор, глядя на Аскалона Иваныча и все еще покатывая веревочный обрезок между пальцев.

И вдруг, точно обжегшись, бросил веревку на стол и начал потирать пальцы так сильно, как после догоревшей в руке спички.

— Ба! — воскликнул полицмейстер, схватившись за голову. — Ба, видно, вы еще не знаете, что послезавтра ваша очередь?

Доктор весь осел, уменьшился, стал еле слышным:

— Какая очередь?

— Будет вам, батенька! На какое дело доктора у нас по очереди ходят?

— На казнь? — догадался чей-то остренький голосок.

— Пустяки, — снисходительно бросил Аскалон Иваныч. — Напрасно доктор так близко к сердцу принимает.

— Я не пойду, — выдавил из себя доктор.

— Будет вам! Хорошо было говорить «не пойду», бунт устраивать, когда азбуку только перебирать начали. А теперь все азы и веди, како и люди прошли, до слова докатились, вот и пожалуйте. Сечников ваша фамилия? Становитесь в затылок! Это долг, а не что-нибудь… Ну а вы рыпаться изволите. Так нельзя. А главное, повезло вам: палач — пальчики оближете.

— Кто такой? — полюбопытствовал Тужилкин.

— Всемирно известный, можно сказать.

— Да что вы, расскажите, Аскалон Иваныч!

— Недавно интервьюер у него был, от «Таймса».

— Что вы говорите!

— Так тот с него полсотни потребовал, чтобы только показаться. Замечательный человек, понимаете ли…

— Неужели это так трудно?..