Сердечные муки английской кошечки

— Вот это мило!.. — сказала она. — Знайте, мисс Бьюти, что английские кошки окутывают покровом глубочайшей тайны все естественные склонности, могущие нанести ущерб английской респектабельности, чуждайтесь всего непристойного (improper), применяйте ко всякой твари те же законы, которые бог вложил в свое творение, как сказал, помните, почтенный доктор Симпсон. Разве вам приходилось видеть, чтобы земля вела себя неприлично? Кроме того, разве вы не принадлежите к секте святых, которые по воскресеньям ходят очень медленно, чтобы встречные почувствовали, что они прогуливаются? Знайте, что лучше тысячу раз претерпеть смерть, чем обнаружить свои желания: в этом и состоит добродетель святых. Лучшей привилегией кошек является то, что они могут удалиться со свойственной им грациозностью, куда-то пойти и там слегка заняться своим туалетом. Перед другими вы будете показываться лишь во всей красе. Обманувшись вашим внешним видом, все станут принимать вас за ангела. Отныне, когда вас охватит подобное желание, взгляните в окно, сделайте вид, будто хотите прогуляться, и отправьтесь куда-нибудь в кустики или на крышу. Дочь моя, если вода — слава Англии, то происходит это потому, что Англия умеет пользоваться ею, а не выливать ее по-дурацки на землю, подобно французам, у которых никогда не будет флота из-за их равнодушия к воде.

По моему кошачьему разумению, здравому и простому, в этой доктрине заключалось немало лицемерия; но ведь я была так молода!

«Когда же удастся мне побывать на крыше?» — думала я, поглядывая на старуху.

— А когда ты останешься одна и будешь уверена, что никто на тебя не смотрит, ну тогда, Бьюти, ты сможешь пожертвовать приличиями с тем большим удовольствием, чем более сдержанно ты вела себя на людях. В этом-то и проявляется все совершенство английской морали, которая интересуется исключительно видимостью, ибо сей мир, увы, есть только видимость и обман.

Признаюсь, мой здравый смысл животного восставал против такого притворства; но после того как меня высекли, я наконец поняла, что вся добродетель английской кошки сводится к внешней опрятности. С тех пор я приучилась прятать под кровать свои любимые лакомства. Никто не видел, как я ем, пью и совершаю свой туалет. Меня считали перлом кошачьего мира.

Я имела тогда случай приметить глупость мужчин, выдающих себя за ученых. Среди докторов и прочих людей, принадлежавших к кружку моей хозяйки, был некий Симпсон, порядочный болван, сын богатого помещика, рассчитывавший на высокую церковную должность и, дабы ее заслужить, истолковывавший поведение животных на религиозный лад. Однажды вечером он увидал, как я лакаю молоко из плоской чашки, и поздравил старую деву с прекрасными результатами моего воспитания, так как я, по его наблюдениям, сначала облизала края чашки, а затем обошла ее кругом, продолжая лизать и все уменьшая круг молока.

— Видите, — сказал он, — как все стремится к совершенству, пребывая в обществе святых людей. У Бьюти есть чувство вечности, и, лакая молоко, она описывает круг, который является эмблемой вечности.

Совесть заставляет меня признаться, что моя манера пить молоко объяснялась нежеланием замочить шерсть, что свойственно всем кошкам; но ученые никогда не будут верно судить о нас, ибо они больше стараются показать свой ум, чем понять наш ум.

Когда дамы или мужчины брали меня на колени и гладили мою белоснежную шерстку, чтобы из нее выскакивали искры, старая дева с гордостью говорила:

— Вы можете положить ее себе на колени и не опасаться за ваше платье, она воспитана прямо изумительно.

Все называли меня ангелочком; мне наперебой предлагали лакомства и самые тонкие блюда; но, не скрою, я очень скучала.

Я вполне поняла, почему жившая по соседству кошечка убежала с котом. Слово «кот» болезненно отзывалось в моей душе, и эту болезненность ничто не могло устранить, даже комплименты, которые я получала, или, вернее, которыми моя хозяйка осыпала самое себя.

— Бьюти вполне добродетельна, это ангелочек, — говорила она. — Она очень красива, но как будто этого не знает. Ни на кого она не взглянет, а это и есть верх аристократической воспитанности; правда, она охотно позволяет всем любоваться ею; но отличается совершенной бесчувственностью, которой мы требуем от наших юных мисс и с большим трудом добиваемся. Без вашего зова Бьюти к вам не подойдет, никогда не прыгнет фамильярно вам на колени, никто не увидит, как она ест, и, наверно, лорд Байрон (истинное чудовище!) ее обожал бы. Как подлинная, настоящая англичанка, она любит чай, серьезно держится, когда толкуют библейские тексты, ни о ком дурно не думает, а потому умеет и слушать. Она проста, лишена манерности, ни во что не ставит дорогие безделушки; подарите ей кольцо, она не станет его беречь; она не подражает плебейкам, которые ловят мышей, она любит домашний уют (home), до того спокойна, что иной раз вы примете ее за механическую кошку, сделанную в Бирмингеме или Манчестере, а это и есть nec plus ultra[3] образцового воспитания.