Сердца первое волнение

— Тише, товарищи, — подняла руку Клара. — Мы не хотим Маргарите Михайловне ничего плохого, мы только советуем ей: критерии критериями, а вы подумайте… где нам, будучи даже в десятом классе, знать все тонкости любимой вами стилистики? Не подходите сугубо формально; мы не писатели, чтобы знать все так безукоризненно…

— Верно, Клара! Так! Так!

— Вот это высказалась!

— Нет, не верно! — повысила голос Маргарита Михайловна. — Не верно и — возмутительно.

Голос ее утонул в гуле протестующих голосов, в неразберихе споров и криков. Только Анчер сидел молча у окна и мрачно глядел то в свою тетрадь, то на разбушевавшееся вокруг него море; да Степан, читавший розданные уже сочинения; да Надя Грудцева, которая все еще не могла примириться с мыслью, что у нее — двойка… Она вчитывалась в каждую подчеркнутую фразу, пыталась доказать себе, что все у нее написано верно, что Марго придирается зря; но чем больше она читала, тем больше убеждалась, что подчеркнуто все правильно. Витиевато, наивно, глупо. А она-то мечтала о филологическом факультете… Куда уж там!

— Что ты молчишь? — подтолкнула ее Клара. — Все говорят, возмущаются, а ты…

— А чего говорить? — злыми глазами сверкнула Надя. — Все верно отмечено. Двойка — и ничего не сделаешь, кричи не кричи.

— Вот как! — протянула Клара. — Ты так быстро изменила свою точку зрения…

— Ничего я не меняла!

Она взглянула на Анчера; он ерошил волосы, хмурил брови, ворочал ногами под партой; было видно, что он хотел что-то сказать и не решался; наверное, потому, — подумала она, — что тоже увидел — не из-за чего поднимать шум.

— А скажите, пожалуйста, — спросил кто-то учительницу, — вот эти несчастные… кто сегодня схватил двойки, — и за четверть будут иметь таковые?

— Да, вероятно, большинство из них… и за четверть.

Надя взглянула на учительницу большими, неверящими глазами и вдруг заплакала, навзрыд, громко!

И тут же — как ответ, как эхо! — из дальнего угла донесся другой вопль. То горько зарыдала златокудрая Лорианна Грацианская.

По классу прокатилась новая мощная волна смеха. А Лорианна встала и, сквозь рыдания, заговорила:

— У людей праздник… а у нас слезы… По радио, в газетах — все о подарках… Спутники летают… и все такое. А вы какой подарок нам преподнесли, — спрашивается?

Бедная Маргарита Михайловна! — она схватилась за голову; тут — Грудцева плакала, там Грацианская вопила; вокруг — смеялись, шумели. А Лора — свое:

— Вам что, поставили кол — и точка! А каково мне? Меня мама сырую съест…

Маму ее знали все, — такая статная, пышноволосая дама, продавщица из парфюмерного отделения универмага, исключительный знаток последних мод и тонкий ценитель джазовой музыки, предельно любезная на людях и крутонравная дома. Лорианна переняла от мамы все ее наиболее характерные черты.

— Если вы хотите знать, — заливалась она слезами, — так я это сочинение сдула еще у позапрошлогодних десятиклассников, вызубрила наизусть со всеми запятыми. Геннадий Лукич когда-то за него четверку поставил, а вы… За что?

Анчер видел Надю, упавшую духом. Конечно, ее убила двойка, и ему хотелось сказать что-то утешительное.

— Я вот посмотрел подчеркнутое, — сказал он невнятно. — Как будто все верно. И у Грудцевой я читал; хорошее сочинение… А выходит — мы все безграмотные. Так что же нам делать?

— То же самое, — ответила Маргарита Михайловна. — Учиться. Изо дня в день заниматься стилистическими работами.

— Занимались! Довольно! — с удвоенной энергией зашумели избиенные младенцы. — Мы не верим больше в ваши упражнения!

— Будем работать, как бы вы ни кричали, — стояла на своем учительница. — Будем глубоко, тщательно изучать язык художественных произведений. Читать. Умное, вдумчивое чтение — тоже одно из верных средств улучшения…

— Слова, слова! Мы читаем, а что толку?..

Клара торжествовала. Ее черные, как каменный уголь, глаза излучали победный свет, видимый даже через стекла очков. Весь класс — за нее, и, конечно, они победят.

— Смотрите, — сказала она, — как единодушен наш коллектив.

— Это — коллектив? — услышал ее слова Степан Холмогоров. — Не коллектив это, а — множество.

Весь шум вокруг сочинений ему был не по душе. Губы его подергивались в иронической улыбке, в глазах метались гневные искры. Его давно подмывало выступить, сказать свое слово, но он сдерживал себя, надеясь, что ребята одумаются. Слова Клары были последней каплей, переполнившей чашу его терпения.

— Да. Такому коллективу — грош цена! — звучал его крепнущий тенорок. — О чем мы кричим, что доказываем? — «Двойки неправильные!» — и не можем доказать. Да и как доказать? Пока вы кричали, я осмотрел несколько работ. Я считаю, что Маргарита Михайловна правильно поставила отметки.

— Ого! Какой отыскался! Один против всех!

— Зря мы обвиняем учителя, — не смущаясь, продолжал Степан. — Маргарита Михайловна за два месяца больше сделала, чем Геннадий Лукич за многие годы.

— Тебе хорошо — ты тройку получил!

— Выскочка! Перебежчик!