Сердца первое волнение

Звенит пила, бежит рубанок,
И стружка вьется и шуршит.
Мы у станков, мы спозаранок
Труду учиться все пришли.

Вот твои же стихи о спутнике. Вот, Сергей, твой рассказ — о девяти негритятах в Литл-Рок. А вот повесть Анатолия Черемисина — «Полет на Луну». Иллюстрации к ней нашего художника Степана Холмогорова. Не рисунки, а одно загляденье! А модель спутника они с Анчером закончат в дни каникул, увидите. Дальше идет мой рассказ… А вот статья Клары, — замечательная статья! Глубина мысли и точность в изложении фактов. Клара! Где ты? Клара!

Клара стоит возле елки, и не одна, а с миловидной, тихо и счастливо улыбающейся женщиной.

Журнал у Нади выхватили; тогда она стала шептать Маргарите Михайловне, — благо внимание всех было привлечено забавными карикатурами из отдела «За ушко да на солнышко».

— Смотрите, смотрите… Вон ее мама. Ведь нашла! Привезла. И живут вместе. Модест Григорьевич — Клара говорит — немного пообмяк. Он, говорит, отделил себе комнату, но… все чаще заговаривает и с Кларой, и с Агнией Павловной. Ведь хорошо, правда? Клара, Клара! Сюда!

Клара машет ей рукой, что-то говорит, но что — неслышно. Вероятно, ей не хочется оставлять маму одну. Агния Павловна приветливо улыбается Маргарите Михайловне, как старой знакомой; недавно она приходила к Евдокии Назаровне и познакомилась с учительницей своей дочери.

— Теперь и премий надо ждать, — говорит Сергей Земляков.

— А ты только ради премий и писал? — спрашивают его.

— Ну, уж прямо! Просто! — обидчиво отвечает он.

— И очень даже интересно: что же это такое: «…и еще кое-что… важная, прекрасная вещь»? Так что это за вещь?

— Это «кое-что», — отвечает Надя, — на вчерашнем заседании редколлегии присуждено именно вам, самым активным нашим деятелям. Это…

— Фотоаппарат?

— Нет, лучше.

— Лыжи?

— Лучше! Лучше!

— Чернильный прибор с гусиным пером?

— Не то, не то! Лучше в тысячу раз! — говорит Надя. — Это — право получать в нашей библиотеке все книжные новинки в первую очередь, раз; во-вторых, ваши портреты, как и других наших лауреатов, будут вывешены в школе. И, в-третьих, — десять шоколадных мороженых! Кушайте на здоровье!

Она развертывает сверточек и под общий смех вручает лауреатам мороженое, в том числе Анчеру, который от смущения краснеет, как земляника.

— Постой! — говорит он, — насчет меня такого решения вчера не было…

— А это мы без тебя решили. Ведь ты же все-таки дописал повесть? Дописал? Ешь, лауреат! Да с товарищами поделись. Приятно на морозе — холодненького!

— «Лауреат»! Вот уж не думал! — ухмыляется он и не замечает, что «л» произносит четко.

На душе у него успокоенно-светло… Буря пронеслась.

В последние дни, по настоянию неумолимой Надежды Грудцевой, Анатолий Черемисин работал над выпуском журнала; несколько вечеров они провели в комсомольской комнате вместе; были и шутки, и серьезные разговоры, но в душе уже не было того волнения, того огня, который горел тогда и необыкновенным светом освещал все. При воспоминании о тех днях Анатолию порой становилось грустно, но и сама эта грусть проходила.

У него яснее вырисовывались черты продолговатого лица, еще темноватого от прежнего южного загара, в них прибавилось определенности, четкости. Прибавилось этой четкости и ясности и в выражении мыслей. Он словно повзрослел.

Недавно, в мастерской, собирая модель спутника, он спросил Степана:

— Ты говорил, что тебя интересует завод, ходил с отцом по цехам… А как теперь?

— Да так же, — ответил Степан. — А что?

— Так. А вот кончим школу… куда думаешь?

— Туда же, на завод, — сказал Степан, и испытующие исчерна-серые глаза его наполнились горячим светом, как у человека, готового взяться за исполнение своей заветной мечты. — На завод, за станок. Я думаю о профессии токаря.

— А дальше?

— Дальше — тоже токарь, но на новой высоте, на научной. Я буду учиться. Мне отец говорил, что в этой области — предела совершенствованию нет. А ты в астрономический? Будем штурмовать космос?

— Да, думаю, особенно теперь, когда наши ученые забросили в небо две новые звезды. Но это — моя дальняя цель, Степан. Я должен к ней себя подготовить, то есть от многого освободиться, многое — приобрести, перенять и от тебя, и от Нади… Мне это не легко дастся, знаю, но я должен добиться этого. А тогда уж и в космос.

— А как… с Надеждой?

— Что ж… с Надеждой… Слышал я, у монгольского народа есть пословица: «Мысли не ждут, пока вырастут усы»… То есть, я хотел сказать, что девушка не будет ждать, пока… бычок приучится без веревочки ходить…

— Ну, ну… — сердито помычал Степан. — Легче, без напоминаний…

— Мы будем друзьями, — сказал Анатолий.

— То есть? — спросил Степан.

— Никаких «то есть»! — решительно молодым баском заявил Анатолий. — Разве не ясно?

— Ясно! — улыбнувшись, сказал Степа. — Видишь ты… как заговорил!