Сердца первое волнение

— Что же теперь делать-то? — сложила Надя в отчаянии руки на груди. — Маргарита Михайловна! Он не любит ее.

— Да, не любит. Я знаю, — сказала Клара. — И что-то об этом я хотела спросить вас… Погодите, что-то такое… Как вы сказали, Маргарита Михайловна? «Ваша жизнь впереди, и все большие чувства ваши впереди». Это хоть и не успокаивает, но звучит серьезно. Есть над чем задуматься. Я думала иначе и… боялась.

Клара помолчала, глядя куда-то в себя; рассеянно взглянула в книжку стихов Ошанина, прочла:

Но по первому взгляду и слову
Ты навстречу любви не беги…

Потом сказала:

— Да… И эти ваши слова о том, что первое же увлечение многому научило Надю, и я могу принять… Кажется, и меня оно научило.

— Вот видишь, Клара, — улыбнулась Маргарита Михайловна, — любовь раскрыла перед тобой такие стороны жизни, которые ты не знала. Что-то, мне кажется, ты проще стала, человечнее…

— Не знаю, — слегка смутившись, ответила Клара. — Теперь мне нужно…

— Что, что? — взяла ее за руку Надя.

— Мне нужно обдумать все до конца. Вероятно, мне нужно найти в себе силы побороть чувство к нему, — сказала Клара, подумав. — Ведь так? Я и хотела спросить вас об этом, Маргарита Михайловна.

— Так-так… — сказали старые часы.

— Маргарита Михайловна… — Надя запнулась. — А может человек второй раз…

— Может, конечно! — Маргарита Михайловна засмеялась. — Да вы еще и первый-то раз не любили.

— Ну, слава богу, — обрадовалась Надя. — Так бы давно и сказали!

Она посмотрела в окно, где на огромном, неоглядном пространстве разливался лунный пожар. И вздохнула украдкой, вспомнив недавний такой же вечер, только очень печальный.

В комнату вошла Евдокия Назаровна и присела на стул, стоявший возле двери.

— Ах, Надя, как ты наивна и как… счастлива! — воскликнула Клара, поправляя волосы. — Ну, вот и все, что я хотела сказать вам, Маргарита Михайловна… Думайте обо мне, что хотите. Больше мне не с кем… «С папой…» — сказал он мне. А я с папой поссорилась, точнее — мы не разговариваем… после того. Он ходит хмурый, а я не могу подойти к нему, заговорить. Я не о нем думаю, а о… маме.

По лицу Клары пробежала тень; бровки ее дрогнули и сблизились.

— О ней. Я была маленькой, когда она уехала от нас. Теперь я припоминаю ее ласки, лицо, голос. И помню и не помню. Она мне что-то говорила, у калитки, когда прощались. Папа помешал. Она просила, чтобы я запомнила что-то, а я ничего не запомнила…

— А я ведь вспомнила! Вспомнила эти слова! — вдруг сказала Евдокия Назаровна.

Клара, Маргарита Михайловна, Надя — все повернулись к ней.

— Агния Павловна сказала: «Когда, говорит, тебе, Кларочка, будет трудно, ты вспомни, что у тебя есть мама. И дай мне знать, и я приду к тебе и сделаю все, чтобы помочь тебе…». Она уехала в Арск, к отцу. Километров сто отсюда.

Клара порывисто поднялась. Она потребовала, чтобы Евдокия Назаровна повторила эти слова еще и еще раз.

— Агния Павловна… моя мама. У меня есть мама… Агния Павловна!.. Где, вы говорите… сто километров? Ведь это близко!

И вдруг она засуетилась, заторопилась, пошла одеваться.

— Я домой… Я домой… — повторяла она. И ушла.

Тогда Надя сказала:

— Маргарита Михайловна, и я пойду. Нельзя ее сейчас оставлять. Ведь правда? Я боюсь, я пойду к ней.

И побежала одеваться.

— Так-так… — говорили часы.

— Маргарита Михайловна! — уже одеваясь, говорила она скороговоркой. — Я с завтрашнего дня за журнал возьмусь, и все такое. И Толюшку засадим. Он ведь не плохой… Меня эти поэты — Сергей и Пантелей — донимают: давай журнал, и никаких гвоздей. А сочинение по Маяковскому трудное будет? Вот бы узнать темы! Аппарат бы такой изобрести!

— Да зачем вам… — улыбнулась учительница. — Вы же готовились. Тебя, я думаю, никакая тема не испугает. Я теперь уверена, что вы напишите хорошо. Четыре месяца упорной работы чего-нибудь да стоят.

— Да, наверно. Если бы так! — сказала Надя. — И если бы Клара нашла свою маму!

Выйдя на улицу, Надя окунулась в море лунного света и снежного, серебристого сверкания. В ушах ее прозвучали теплые слова: «Вся жизнь, все лучшее у вас — впереди!».

И верилось, что это так.

По дороге к Кларе Надя Грудцева столкнулась с Лорианной Грацианской, которая шла, опустив голову.

— Ты что?

— Я… я, понимаешь, не купила киноартистов. Была в магазине. Продают. Поглядела, а покупать… не стала. Спрашивается, зачем они мне? Глупо. Уж не лежит к ним сердце. Эти «Странички» увлекли меня — окончательно и бесповоротно. Они полезней. Только как же я без артистов-то?

— Вот глупая! Обойдешься… чудесненько! Пошли скорее к Кларе…

— А что такое?

— Да так… Стихийное бедствие! И кое-что посерьезнее. Быстрей!

Клара встретила их сдержанно и даже холодно.

— Вы беспокоитесь? Напрасно. Спасибо. Уверяю вас, со мной ничего не случится, ничего. Только я прошу вас: пойдите сейчас домой. Я хочу о многом подумать.