Сердца трех

Она еще раз оглядела четырех пленников: Торреса – с жалостью. Генри – с сомнением, Леонсию – хмуро; на Френсиса же смотрела целую минуту взором, полным безграничной нежности, – во всяком случае, так показалось взбешенной Леонсии.

– Есть ли среди вас не имеющие жен? – неожиданно спросила королева. – Впрочем, нет, – продолжала она, не дожидаясь ответа, – ведь мне дано знать, что вы все не имеете жен. – И она быстро повернулась к Леонсии: – А разве правильно, – спросила она, – чтобы у женщины было два мужа?

Как Генри, так и Френсис не могли сдержать улыбки, услышав столь странный и неуместный вопрос. Однако Леонсии он вовсе не показался ни неуместным, ни странным, и щеки ее снова вспыхнули от возмущения. Она поняла, что перед нею настоящая женщина, которая и будет поступать с ней как женщина.

– Нет, неправильно, – ответила Леонсия громко и без заминки.

– Это очень странно, – продолжала размышлять вслух королева. – Странно и несправедливо. Раз в мире равное число мужчин и женщин, не может быть справедливым, чтобы у одной женщины было два мужа, – ведь это значило бы, что у какой-то другой его вовсе не будет.

Она взяла щепотку порошка и бросила в свой золотой котел. Из него, как и прежде, взвился клуб дыма и тотчас растаял.

– Зеркало Мира скажет мне, жрец, как должно поступить с нашими пленниками.

Она склонилась было над котлом, но вдруг ее осенила новая мысль. Широким жестом, точно раскрывая им объятия, она подозвала всех к котлу.

– Давайте смотреть все вместе – сказала она. – Я не обещаю вам, что все мы увидим одно и то же. И я не буду знать, что увидит каждый из вас. А каждый увидит лишь то, что его касается. Ты тоже можешь подойти, жрец.

Котел, достигавший шести футов в диаметре, был до половины полон каким-то неизвестным жидким металлом.

– Вроде бы ртуть, но это не ртуть, – шепнул Генри Френсису. – Я никогда не видел такого металла. По-моему, он расплавленный.

– Напротив, он совсем холодный, – возразила ему королева по-английски. – И тем не менее это огонь… Ну-ка, Френсис, пощупай котел снаружи.

Френсис повиновался и без колебания приложил ладонь к стенке котла.

– Он холоднее, чем воздух в комнате, – объявил Френсис.

– А теперь смотрите! – воскликнула королева и подбросила в котел еще немного порошку. – Это огонь, хоть он и холодный.

– Просто это порошок, который самовоспламеняется и дымит, – изрек Торрес, шаря в кармане своего пиджака: он вытащил оттуда горсть искрошенного табака, несколько сломанных спичек и лоскутик материи. – А вот это гореть не будет! – И он с вызывающим видом приготовился кинуть все это в котел.

Королева кивнула ему в знак позволения, и на глазах у всех Торрес выбросил в котел все, что было у него в руке. В ту же секунду из котла вырвался столб дыма и сразу исчез в воздухе. На гладкой поверхности металла не осталось ничего – даже пепла.

– И все-таки он холодный, – настаивал Торрес и по примеру Френсиса пощупал стенку котла.

– Опусти туда палец, – предложила ему королева.

– Ну нет! – сказал он.

– И ты прав! – согласилась она. – Если бы ты это сделал, у тебя стало бы сейчас одним пальцем меньше, чем было, когда ты родился. – Она подбросила в котел еще порошку. – Теперь глядите, и каждый увидит то, что суждено видеть только ему одному.

Так оно и произошло.

Леонсии дано было увидеть океан, разделивший ее и Френсиса. Генри увидел королеву и Френсиса, которых венчали таким странным образом, что он лишь под конец понял, какой это обряд. Сама же королева увидела себя в каком-то большом доме: она стоит на хорах и смотрит вниз на роскошную гостиную, в которой Френсис признал бы гостиную в доме своего отца. А подле себя королева увидела Френсиса, который обнимал ее за талию. Френсису же предстало видение, наполнившее тревогой его душу: лицо Леонсии, застывшее, как у мертвой, а во лбу, между глаз, торчит острый кинжал, воткнутый по самую рукоятку. Однако ни капли крови не вытекло из глубокой раны. У Торреса перед глазами мелькнуло то, что, как он понял, было началом его конца; он перекрестился и, единственный из всех, отпрянул на шаг, не желая смотреть дальше. А жрец Солнца увидел свой тайный грех: лицо и фигуру женщины, ради которой он нарушил обет богу Солнца, а затем лицо и фигуру девочки из Большого дома.

Когда видения потускнели и исчезли и все, точно сговорившись, отошли от котла, Леонсия, сверкая глазами, как тигрица, накинулась на королеву:

– Твое Зеркало Мира лжет! Лжет твое Зеркало Мира!

Френсис и Генри, все еще находившиеся под сильным впечатлением виденного, даже вздрогнули, пораженные вспышкой Леонсии. Но королева мягко возразила:

– Мое Зеркало Мира никогда не лжет. Я не знаю, что оно тебе показало. Но я знаю: то, что ты видела, – правда.

– Ты чудовище! – воскликнула Леонсия. – Мерзкая, лживая колдунья!

– Мы обе женщины, – с мягким укором возразила ей королева, – а поскольку мы женщины, то сами не знаем порой, что делаем и говорим. Пусть мужчины решат, кто я: лживая ведьма или женщина с женским любящим сердцем. А пока – уж раз мы обе женщины и, значит, существа слабые – будем великодушны друг к другу.