Сердца трех

— Да лезь ты, ради бога! — рявкнул начальник полиции. — Живей! Живей!

— Я слишком толстый, эта веревка меня не выдержит, я не полезу в колодец! — заявил Висенте.

Все взгляды обратились к Аугустино, молчаливому жандарму, который за один этот день наговорил больше, чем за целую неделю.

— Гиллермо — самый худой и самый тонкий, — сказал Аугустино.

— Вот Гиллермо туда и полезет! — хором заявили остальные.

Но Гиллермо боязливо заглянул в глубь колодца и попятился, мотая головой и крестясь.

— Не полезу я туда, даже если бы там было священное сокровище таинственного города племени майя, — пробормотал он.

Начальник полиции выхватил револьвер и вопросительно посмотрел на своих жандармов, как бы испрашивая у них одобрения. Они ответили ему взглядами и кивками головы.

— Во имя всего святого, лезь в колодец! — угрожающе сказал он маленькому жандарму. — И поторапливайся, не то я тебя так награжу, что ты у меня больше никогда уже не спустишься и не поднимешься, а на веки вечные останешься здесь и сгниешь возле этого проклятого колодца… Правильно я поступлю, ребята, если убью его, раз он отказывается лезть?

— Правильно! — поддержали жандармы.

Итак, Гиллермо дрожащими пальцами пересчитал найденные раньше монеты, потом с перекошенным от страха лицом, не переставая креститься, подошел, подталкиваемый товарищами, к бадье, сел на нее, обхватил ногами, и жандармы начали поспешно спускать его вниз, в кромешную тьму колодца.

— Стойте — раздался из глубины колодца его крик. — Стойте! Стойте! Вода! Я уже в воде!

Жандармы навалились на вал и придержали его.

— Я требую десять песо сверх того, что мне причитается, — снова донесся голос Гиллермо.

— Обожди, мы тебе устроим крещение! — крикнул ему кто-то.

И все загалдели:

— Уж ты у нас сегодня вдосталь водички нахлебаешься!

— Мы вот сейчас отпустим веревку!

— Перережем ее — и все тут!

— Одним будет меньше при дележе!

— Вода уж больно противная, — снова донесся из темной глубины колодца голос Гиллермо, точно голос призрака. — Тут какие-то сонные ящерицы и дохлая птица, от которой здорово воняет. Может, здесь даже и змеи есть. Право же, десять лишних песо не слишком большая цена за такую работу.

— Вот мы утопим тебя сейчас! — крикнул Рафаэль.

— Я пристрелю тебя! — рявкнул начальник полиции.

— Пристрелите или утопите, — долетел до них голос Гиллермо, — толку вам от этого никакого не будет: деньги-то все равно останутся в колодце!

Наступило молчание: те, кто находился наверху, взглядами спрашивали друг друга, что же теперь делать.

— А гринго скачут все дальше и дальше, — взорвался Торрес. — Хорошенькая дисциплина у вас, сеньор Мариано Веркара-и-Ихос! Нечего сказать, умеете держать в руках своих жандармов!

— Это вам не Сан-Антонио, — огрызнулся начальник полиции. — Здесь дебри Хучитана. Мои псы верно служат мне, пока они в Сан-Антонио, а в этих дебрях с ними надо быть поосторожнее, не то взбесятся — и тогда что будет с нами?

— А все это проклятое золото, — сдаваясь, грустно произнес Торрес. — Тут, право, можно стать социалистом: подумать только, какой-то гринго связывает руки правосудия золотыми путами.

— Серебряными, — поправил его начальник полиции.

— Пошли вы к черту! — сказал Торрес. — Вы совершенно правильно изволили заметить, что это не Сан-Антонио, а дебри Хучитана, и здесь я смело могу послать вас к черту. Ну кто виноват, что у вас вспыльчивый характер? Зачем нам из-за этого ссориться, когда все наше благополучие зависит от того, чтобы держаться вместе?

— Эй вы, слышите? — долетел до них голос Гиллермо. — Вода-то здесь всего два фута глубиной. Так что вам не удастся утопить меня. Я только что добрался до дна и уже держу в руке четыре кругленьких серебряных песо. Они покрывают все дно, точно ковер. Так как же, отпустите веревку? Или я получу десять лишних песо за эту грязную работу? Вода здесь смердит, как разрытая могила.

— Да! Да! — закричали жандармы, перегибаясь через край колодца.

— Что да? Отпустите веревку? Или дадите еще десять монет?

— Дадим! — хором ответили ему.

— Ох, ради всего святого, да поторапливайся ты! Поторапливайся! — завопил начальник полиции.

Из глубины колодца послышались всплеск и проклятья, и по тому, как ослабла риата, жандармы поняли, что Гиллермо вылез из бадьи и собирает монеты.

— Клади их в бадью, милый Гиллермо, — крикнул ему Рафаэль.

— Я кладу их к себе в карманы, — был ответ. — Если я положу их в бадью, вы еще вытянете ее, а про меня и забудете.

— Но риата может лопнуть от такой тяжести, — предупредил его Рафаэль.

— Риата-то, может, и не выдержит, зато воля моя выдержит, потому что тут уж я не сдамся, — заявил Гиллермо.

— А если риата лопнет?.. — снова начал было Рафаэль.

— Ну что же, есть выход, — сказал Гиллермо. — Спускайся ты вниз. Тогда первым поднимут меня. Потом в бадье поднимут деньги, а уж: в третью и последнюю очередь — тебя. Вот это будет справедливо!

Рафаэль оторопел, у него даже челюсть отвисла, и он не мог произнести ни звука.

— Ну, так как же, Рафаэль, ты спустишься?

— Нет, — ответил он. — Клади все серебро в карманы и вылезай вместе с ним.