Сердца трех

Во всем великолепии костюма, сочетавшего в себе черты испанского средневековья и особенности Нового Света, — такие костюмы до сих пор можно видеть на знатных гасиендадо Панамы, — Торрес ехал вдоль берега, направляясь к гасиенде Солано. Рядом с ним мелкими прыжками, говорившими о том, что при случае она обгонит лучшего из коней Торреса, бежала большая белая собака, которая бросилась за ним в подземную реку. Свернув на дорогу, поднимавшуюся вверх к гасиенде, Торрес проехал мимо И-Пуна, остановившегося на перекрестке, чтобы дать передохнуть своей дряхлой спутнице. Однако сеньор Альварес обратил на странную пару не больше внимания, чем на придорожную грязь. Высокомерие, которое он надел на себя вместе с пышным облачением, запрещало ему проявлять какой-либо интерес к простонародью. Зато И-Пун как следует рассмотрел его своими раскосыми восточными глазками, не упускавшими ни одной мелочи. Китаец подумал: этот друг Солано, должно быть, очень богат. Он едет к ним. Возможно, это возлюбленный сеньориты Леонсии или ее отвергнутый поклонник. И в том, и в другом случае он, несомненно, не откажется купить тайну рождения сеньориты, а с виду он богат, даже очень богат.

Во внутренних жилых комнатах гасиенды собрались все вернувшиеся искатели сокровищ и все Солано. Царица, вставляя в общий рассказ известные ей одной подробности, с горящими глазами описывала, как Торрес украл ее драгоценности и как он упал в водоворот, прежде чем собака успела кинуться на него. Внезапно Леонсия и Генри, стоявшие у окна, одновременно издали резкое восклицание.

— Пусть говорят после этого, что дьявола не существует, — сказал Генри. — Вот едет Торрес собственной персоной.

— Я первый! — вскричал Фрэнсис, поигрывая своими бицепсами.

— Нет, — возразила Леонсия. — Мы все имели возможность убедиться, что он умеет лгать как никто. Давайте позабавимся. Вот он слезает с коня… Спрячемся все четверо. Отец! — она жестом попросила подойти Энрико и братьев. — Сядьте здесь и сделайте вид, будто горюете обо мне. Когда этот негодяй Торрес войдет сюда, начните расспрашивать его обо мне. Он наговорит вам целый короб самой невероятной лжи. А мы спрячемся здесь за ширмами. Ну, идем же. Скорее! — И схватив царицу за руку, она бросилась за ширму, глазами приглашая Фрэнсиса и Генри последовать за ней.

И Торрес, войдя в комнату, увидел грустную сцену. Энрико и его семье не стоило особого труда изобразить отчаяние, потому что совсем недавно они испытывали его на самом деле. Увидев Торреса, Энрико быстро вскочил со своего стула, чтобы дружески приветствовать гостя, и снова бессильно опустился на место. Торрес порывисто схватил его руку и изобразил на своем лице столь глубокое волнение, что, казалось, не мог вымолвить ни слова.

— Увы! — выговорил он наконец с таким чувством, словно сердце его разрывалось на части. — Они погибли! Она погибла, ваша прекрасная дочь Леонсия, и оба гринго Морганы погибли вместе с ней. Рикардо, помните, они нашли смерть в сердце горы майя.

— Эта гора — обитель тайны, — продолжал он, выждав, пока уляжется первый порыв горя Энрико. — Я был с ними, когда они умерли. Если бы они послушались моего совета, все обошлось бы благополучно. Но даже Леонсия не захотела внять голосу старого друга семьи Солано. Нет, она предпочла советы этих двух гринго. Пройдя через невероятные опасности, я выбрался из недр горы, взглянул на Долину Погибших Душ и вновь вернулся обратно, чтобы найти их уже в объятиях смерти…

В этот момент в комнату ворвалась огромная белая собака, за которой гнался слуга-индеец; вся дрожа и повизгивая от возбуждения, она обнюхивала следы, указывавшие на близость ее хозяйки. Но прежде чем собака успела броситься к ширме, за которой пряталась царица, Торрес схватил пса за загривок и вышвырнул вон из комнаты, приказав двум индейцам держать его.

— Пусть животное побудет там, — сказал Торрес. — Я расскажу вам о нем после. Но сначала поглядите на это. — Он вытащил из кармана пригоршню драгоценных камней. — Я стучался в двери мертвецов, и вот, смотрите, сокровище майя в моих руках. Я теперь самый богатый человек в Панаме, да, пожалуй, и во всей Америке. Мое могущество…

— Но вы присутствовали при смерти моей дочери, — рыдая, перебил его Солано. — Неужели она ничего не просила мне передать?

— Да, — подтвердил Торрес, искренне взволнованный картиной смерти, которую немедленно нарисовало ему его богатое воображение. — Она умерла с вашим именем на устах. Ее последние слова были…

Но тут его глаза чуть не полезли на лоб, и он так и замер на середине фразы, ибо в этот момент сеньор Альварес увидел Генри и Леонсию, которые с самым спокойным видом шли по комнате, углубившись в тихий разговор. Не замечая Торреса, они прошли к окну и остановились там, ни на минуту не прерывая беседы.

— Вы сказали мне, что ее последние слова были… — напомнил Энрико.