Сердце акулы

По узкому, шаткому пирсу они сошли на берег Порто Леванте (ах, эти прелестные, эфемерные пирсы на островах, еле заметные пирсы, они как будто залегли тут в засаде, эти пирсы-разбойники!). Кроссмен спросил Бартоло, не соблаговолит ли он подождать их тут два-три часа, поскольку они собираются, дескать, прогуляться по острову и, может быть, подняться на Вульканелло. Юный бог милостиво согласился, сказав, что время у него есть, потому что сегодня в море никто не идет, и ночью не пойдет, а вот завтра, завтра будет большой лов, на подходе крупный тунец. Англичанин перекинулся с ним еще несколькими фразами (он хорошо, хотя и с акцентом, говорил на сицилийском диалекте), и, бросив напоследок «Ciao, Bartolo!», скомандовал Лулубэ:

— Let’s go [23].

Зайти с ним к донне Раффаэле и показать начатую работу? Но вот она уже спешит за ним по безлюдной дороге, что ведет от Порто Леванте, «Восточной гавани», к «Западной гавани», Порто Поненте и тянется по узкому перешейку, отделяющему большой вулкан от малого, — идет, поспешает, будто лишенная собственной воли.

С каких это пор Лулу Б. Туриан стала безвольной?

Перешеек представлял собою песчаную косу, на которой произрастали, как это ни странно, в большом количестве кусты форзиции — узкая полоска, напоминавшая кусочек пустыни, которая зимой, во время штормов, полностью скрывалась под водой. Мужчина в тяжелых ботинках неторопливо шагал по серебристо-серому песку, а женщина шла рядом, неся в руках шлепанцы. Навстречу им попалась одна-единственная телега, которую тянул за собою усталый вол, с трудом одолевая по полкилометра в час.

— Завтра он уже будет здесь.

— Кто?

— Тунец.

— Откуда Бартоло знает, что косяк придет именно завтра?

— Во-первых, они всегда приходят в это время на нерест, сюда и к берегам Сардинии. А во-вторых, об этом говорит тот факт, что до сирокко здесь уже прошли сардины. Их корм.

— Их корм?

— Ну, да. Их корм. Тунец любит закусывать сардинами. Крупный тунец. Которым, в свою очередь, любят закусывать другие.

— Другие — это мы?

— Не только мы. Есть и другие хищники, любители тунца...

Она украдкой посмотрела на него. Его правильный профиль, довольно изящно прорисовывавшийся под высоким лбом, уже не казался таким размытым, как в Сарацинской башне, когда его лицо сливалось с землисто-глиняным цветом стен. Теперь это лицо отливало бронзой, контрастно выделяясь на фоне Вульканелло, сернистая желтизна которого как будто еще больше усилилась. Она не видела его глаз, скрытых за темными очками, но, зная его манеру улыбаться только глазами, почему-то была уверена, что в них опять играют веселые огоньки.

— И что это за хищники такие?

— Акулы.

— Акулы пожирают больших тунцов?

— Bluesharks. Акулы-людоеды. Часто бывает, что какая-нибудь акула, а то и несколько, плывут вместе с ними, прибившись к косяку, тысячу миль, прикидываясь, так сказать, тунцом... Понимаешь, Лалэбай? — Она отметила, что он снова перешел на ты. — А когда этой акуле захочется поесть, она без зазрения совести сжирает кого-нибудь из своих спутников. Цап и готово, аминь. А потом плывет себе, как ни в чем не бывало, с этим же косяком дальше.

— Horrible! [24]- пискнула она с затаенным восторгом.

— Природа живет по другим законам и не знает понятия «ужасно». Ужасно с моей точки зрения другое: что мы в своем развитии ушли не намного дальше. Ужасно, что мы поступаем точно так же. Прикидываясь добропорядочными гражданами, предпринимателями или чиновниками, мы преспокойно пожираем своих спутников, цап — и готово, аминь, и плывем себе преспокойно дальше. One, two, three, Shakespeare.

— Йен, мне в моих шлепанцах на Вульканелло не забраться.

— А тебе, Лолобай, и не придется никуда забираться. В такую погоду я и сам предпочел бы залезть в какую-нибудь пещеру, как уставший лев.

— Знаешь, когда я в первый раз увидела Вулькано, я сразу подумала, их здесь должно быть много.

— Кого? Львов?

— Нет, пещер.

— Хм. А ты знаешь, что львы обходятся со своими ближними гораздо более предупредительно, мягко, нежно, короче говоря, гораздо лучше, чем другие животные? О царе природы я и вовсе молчу.

«Отчего он вдруг решил сменить тему?» — подумала она.

— Йен, здесь есть пещеры?

— Есть.

Вход в пещеру напоминал дыру в куске пемзы. В детстве у нее была такая пемза с одной-единствен-ной, едва заметной дырочкой. Пемза всегда лежала в мыльнице, на краешке ванны, и она любила играть с ней. Самое интересное в этой пемзе было то, что внутри она была полая и через дырочку в нее можно было залить целый стакан воды... Редкие домишки Понте Поненто остались где-то справа, когда они вышли на совершенно дикий пляж, где было, наверное, хорошо купаться. Ее волосы развевались на ветру, мягко касаясь его щеки. Он улыбался. Теперь, когда он снял свои очки, ошибиться было нельзя — он улыбался. Форзиция исчезла, остались только редкие кустики травы. Он выдернул белую метелку. В том месте, где безмолвный Вулькано почти отвесно уходил в море, пляж сужался. Ни домов, ни людей, ни зверей, ни кустов, ни травы, ничего. Вот там он и нашел пещеру.