Сердце Анны

Своеобразие внешности Анны выдавало скромность и сдержанность натуры. После пансиона, она выглядела совсем не броско. Несколько простых платьев неприхотливого кроя составляли весь гардероб. Она не стремилась разнообразить его, от того, что ей не казалось важным какое либо украшательство. Тщательно причёсанные волосы в идеальном порядке. Маленькие тонкие пальцы всегда цепко держали томик Байрона или Шекспира. Книга – вечный спутник Анны.

Что же касается черт её лица, темные чуть с прищуром глаза, слегка выдающийся с горбинкой нос, тонкие губы и выражение одухотворённости. Всё – без какого-либо намёка на красоту, делало её лицо интересным для рассматривания. Каждый раз неповторимое. Оно, менялось с поворотом головы и человек, что захочет его рассмотреть, не сможет понять какое на самом деле, это лицо. Красивое или нет. Та глубина, что сквозила в каждом движении, была завораживающей, порой настолько, что любой, кто попадал под это гипнотическое рассматривание Анны, не мог понять, почему невозможно оторвать взгляда. Ничего выдающегося, но так притягательно. Наружность Анны, походила скорее на монашескую. Так же её можно было принять за гувернантку, либо компаньонку, но ни как не за наследницу четверть миллионного состояния.

В то время на руку Анны появилось несколько кандидатов, но отец, из самых добрых побуждений отказал каждому из них, углядев в их порывах не только трепетное отношение, но и плохо замаскированную корысть.

Тогда ещё Анна могла обзавестись семьёй. Но в те времена Михаил Прокофьевич с повышенным вниманием пытался оберегать неискушенную душу дочери от опасностей внешнего мира. Она казалась доверчивой и беззащитной. Именно от этого отец, не верил в искренность женихов. Именно от этого стремился беречь Анну и остерегать. И не допускал даже, чтобы кто-то из соискателей, как ему казалось приданного, возможно, был бы при всём притом хорошим для дочери мужем. Отец видел в них только жажду наживы и ничего больше.

Сначала Михаил Прокофьевич просто ограждал от такого рода опасностей дочь, но потом, видно позабыл совсем, что таким образом Анна и вовсе может остаться не у дел.

Так и вышло. Молва несла далеко вести о непримиримости отца с возможным счастьем дочери.

Глава 6

Когда Аню увезли в пансион, Сонечке только исполнилась два года. Очень быстро, буквально за пару месяцев, девочка уже не вспоминала о сестре. Она была слишком мала, чтобы запомнить тех, кто был с ней в то время. И даже, когда отец говорил про Аню, Сонечка не могла представить её образ. Чуть повзрослев, привыкла к мысли, что имеется сестра, но фактически от этого понимания ничего не испытывала. Только детскую заинтересованность. Отрывки из памяти лишь иногда показывали лицо девочки, что когда-то держала на руках, но не чётко размыто. А маленький портрет, который порой разглядывал отец, чаше раздражал. Если есть сестра, отчего она не приходит? Сонечка не понимала объяснений и оправданий отца. Она была слишком мала.

Мачеха, казалась Сонечке самой красивой женщиной на свете. Яркая и напомаженная Екатерина, разодетая в шелка и кружево. Весёлая, праздничная, чуть не всегда танцующая. Она порхала, словно бабочка и казалась маленькой Соне прекрасной принцессой. Девочка тянулась к ней, считала своей матерью, хотя та никогда не проявляла никакой заботы. Не смотря на холодное отношение мачехи, Сонечка, как-то по-особому её любила, сызмальства старалась во всём на неё походить. В одежде, в манерах и даже интонацию пыталась копировать.

Воспитанием девочки занималась француженка, нанятая мачехой, скорее для того, чтобы малышка не путалась под ногами. Но Сонечка всё равно мешалась и надоедала. Лишь только приезжали гости, она неслась встречать, бегала, радовалась и снова раздражала Екатерину. Малышка смотрела на роскошно одетых женщин и всячески старалась быть там, среди них. Шум гостиной привлекал её даже больше сладостей и игрушек. Полный дом людей, музыка, танцы, вот – что манило Сонечку. Она носилась по гостиной вечерами, трогала платья и волосы дам, кричала и танцевала, старалась привлечь к себе как можно больше внимания, и это не слишком нравилось гостям. Сонечка приставала к мачехе с детскими просьбами, чем неизменно выводила её из терпения.

Екатерина не была так уж сильно строга, возможно, от того чтобы не раздражать отца, остро реагирующего на замечания сделанные дочери, но всякий раз сдержанно приказывала француженке увести девочку. Лицо мачехи всегда при этом выражало натянутую приятность. Сонечку уводили, к большому её неудовольствию. Она начинала кричать и плакать. Падала на пол, била ногами. После нескольких таких истерик, мачеха перестала отправлять девочку и терпела, как могла, детские, не всегда приличные выходки.