Сердце Анубиса

Ты спросишь меня — а что дальше? Если бы да кабы я знал это. Туман. Хотя бы потому что делаем мы не то, что думаем, а думаем не то, что чувствуем.

И все равно — я хотел бы жить на этой земле вечно…

Вчера отступил от своего правила. Воскресенье. Солнце светило — как последний раз. Днем побежал. Солнце-то солнце, а мороз стоит — дышать больно. Неслись с собаками, как три заиндевевших призрака. У них вокруг пасти — иней. И у меня вокруг пасти — иней. По дороге бежим. Она идет вдоль реки. Справа река. Слева — поле замерзшее. Белое, искрится и лежит мертво. Нет жизни на этой планете. Нет. Только солнце. И снег.

Вертолет появился неожиданно. Я увидел сперва только два снежных фонтанчика. А уже потом услышал выстрелы. Или их эхо. В ветровке, под капюшоном, слышно плохо. Сверху, наверно, все было предельно ясно. Убегает какой-то человек от двух озверевших собак и не может убежать. Решили помочь. Стреляли не прицельно, стреляли по ходу вперед, чтобы отпугнуть. Мои псы удивленно остановились и подняли вверх головы.

— Карат, Грей, ко мне!!!

Никогда я им не приказывал. Никогда их не дрессировал. Рванули ко мне, яростно смеясь. Я сел на корточки, обнял каждого за шею. Прикрыл их своим телом. Посмотрел вверх. Помахал этим орлам рукой, дескать, улетайте, все нормально. Поняли. Сделали круг и улетели. Стало тихо. Поцеловал обоих в гнусные заиндевевшие лица. И побежали мы дальше. Нет, не надо бегать днем…

Днями я опять сижу в библиотеке. Уже тороплюсь. Потому что февраль — это фактически, март. А март — это, фактически, весна. Подготовка к посевной и все такое. 23 февраля уехала Людка в гости на всю ночь. Типа свидание у нее. И пригласила меня к себе Грустная Лиса. Тоже, типа на всю ночь. Ну и это, праздник. Я ж, как никак, офицер запаса. Не хуй собачий.

— …Я тебе бутылку купила и гитару принесла. Сейчас петь будешь.

— А… это… аппарат воспроизведения?

— Ничего с ним не случится. Ты уже на лося похож, а не на Анубиса. На таких пахать надо.

Лиса пьет символически. Как на открытии выставки какой. Пригубит и все. Как галочку ставит. Выпила, отъебитесь.

…И выжрал я сходу три четверти пузыря… Откашлялся. Встал. И сказал:

— Черный голубь.

Потом подумал, поправил на плече гитарную лямку и добавил:

— Фотография. Исполняется впервые… Или не впервые… Не помню, в общем!

Черный голубь, белый голубь —
Оплывай душа моя…
Станешь вечной, станешь голой
Беспокоя и маня.
Перережет песня вены —
Наливай, давай, да пей!
…Облака летящей пены,
Стаи черных голубей.

Ты забудешь утром рано
Желтоглазых птиц полет —
Черный голубь из тумана
На плечо твое падет.
Угловатый, весь кусками,
Непонятен и здоров —
Он раскинет над висками
Перья черных вееров.

С ним, беспутным, нету сладу —
Он не бился в потолок.
Не целуй его, не надо —
Он, как полночь, одинок.
С похмела придуман чертом,
Непонятен и здоров
Он посмотрит словно мертвый
Через прорези зрачков.

Жребий брошен, карта бита…
Позовет его зенит —
Черный голубь как молитва
Молча в небо улетит.
В небесах и в вечной гонке
Непохожий на людей…
Но останутся на пленке
Тени черных голубей.

Голубь белый, голубь черный —
Душу пополам разбей!
Прорастут цветы и зерна
Не для этих голубей.
Эта дурость будет сниться
Без начала и причин —
Крылья нежной черной птицы
С белым призраком свечи…

— А еще? — попросила Лиса, изрядно помолчав.

— А вот еще. — Я снял гитару и положил ее на кровать. — Гимн солнцу. Он же — гимн рыжим. Типа стих.

Рыжие да ражие, пламень да ветер,
Даже в ночь, затертую как старый пятак.
Рыжие да ражие, живут же на свете,
Живут же нахальные, да за просто так!

Заплетут горячие косы — как плети,
Залатают жизнь свою — бегом через край.
Рыжие да ражие, парус да ветер,
Полюби прохожего да умирай!