Сердце бога

– А я выпью, – он достал из пузатого холодильника «ЗИЛ» бутылку из-под коньяка, налил себе рюмочку и выпил, не закусывая. А потом вдруг глубоко вздохнул – скорее даже застонал – и воскликнул: – Зачем, зачем мы тогда согласились врать? Грех на душу взяли? Испугались! Подумать только, мы испугались этого упыря Старостина! А чем он нам грозил? Подумаешь! Да и чем он нам мог грозить?! Какими-то нашими мелкими грешками! Ошибками молодости! А мы все – и Владька, и Галка, и Юрий Васильевич, и я… И, уж конечно, Вилен… Все, все взяли грех на душу! Послушались генерала из СМЕРШа! Отмазали его доченьку!.. Хотя, если б сказали правду, ничего бы он нам не сделал. Ну, получили бы по выговору по комсомольской линии. Может, Владика с работы уволили бы. А меня дальше Байконура никуда бы все равно не услали. Куда дальше-то!.. Да и Лерке – если б даже мы не соврали, ее не выгородили – что бы ей грозило? Ведь нашли бы ей наверняка родители адвоката хорошего и к прокурору с судьей отыскали бы подходы. Ну, дали бы ей за убийство по неосторожности или в состоянии аффекта лет пять, от силы восемь общего режима. Года через три-четыре выпустили бы по условно-досрочному. И – преступление смыто, можно спокойно смотреть людям в глаза. И у нас у всех совесть была бы чиста…

Он налил себе еще чачи и лихо, бедово опрокинул рюмку. Продолжил:

– Я перед святыми отцами, конечно, в том давнем своем грехе покаялся… Я хоть и партийным был тридцать лет, а потом пришел-таки к вере… Так вот, отец Иоанн мне, конечно, грех мой отпустил и сказал, что Бог всемилостив и все простит… Но… Сам я себя простить не могу! – выкрикнул вдруг отставник и постучал кулаком себя по груди.

– А я, – спокойно молвила я, – эту вашу Леру не прощаю. Я догадывалась, что это она сделала. Она! И, как говорится, мне отмщение, и аз воздам.

– Не ты! – вдруг строго поправил меня Радий Егорович. – Не ты должна воздавать. В этом – смысл евангельского изречения. Мне отец Иоанн растолковывал. Не ты. Не ты – а Бог всем воздаст. А ты сама воздавать даже не думай.

– А скажите, – неожиданно спросила я (вспомнила, видно, как Рыжов обалдел, меня увидев), – вы мою бабушку любили?

И он ответил просто:

– Да, любил. Она хорошая была. Классная, огневая. Ее невозможно было не любить, – глаза его опять набухли слезами, но он смахнул их и проговорил с напускной веселостью: – Посему, дорогая Вика Спесивцева, я запросто мог быть твоим дедушкой.

Я улыбнулась:

– Я б не отказалась. Вы классный дедуля.

И правда, только сейчас я осознала: эта сука, Лерка Кудимова, лишила меня, помимо бабули, еще и возможности иметь дедушку!

Пока мы с Рыжовым взаимно исповедовались, за окнами стемнело. Он вдруг спросил: «А хочешь, я тебе спою?» – «Хочу, – не стала жеманиться я. – Спойте про осень». – «О, да ты знаешь мои песни!» – «Да, я подготовилась к интервью. Хотя совсем не журналистка».

Он принес откуда-то гитару и начал петь. И про осень, и другие песни, очень неплохие.

И я осталась у него до утра. Нет, конечно, ничего между нами не было – разве что я позволила ему за ручку себя подержать. А он рассказал, что шесть лет назад от него сбежала жена Эльвира: «Сорок лет мы вместе прожили, хоть она и дура была набитая. Но любила меня. А тут вдруг: до свиданья, дорогой, я уезжаю к своему сыну от первого брака в Германию! А там неожиданно с каким-то бюргером сошлась! Но теперь мне без нее знаешь как одиноко!» На глазах его снова заблестели слезы. Да, подумала я, старость – поганая вещь. Никого она не украшает и никого не делает счастливее.

* * *

Спала я плохо – на чужих перинах, попахивавших плесенью. Наутро отставник напоил меня кофе. Я вызвала такси через интернет-сервис по телефону. Радию Егоровичу сервис этот понравился, он загорелся, как ребенок: «Скачай и мне! Научи!» Пока не прибыло такси, я перебросила программку на его древний лэп-топ и показала пару других возможностей Инета. Расстались мы друзьями, он долго жал мне руку и погладил по щечке.

Прямо от престарелого барда я поехала на кладбище, где был похоронен Старостин, – благо оказалось оно недалеко, на полпути к Москве.

На Богословском кладбище я долго искала нужное место. Даже стала думать, что старик Пайчадзе, давший мне номер, ошибся с участком. Пришлось от отчаяния обратиться к могильщикам. Они тоже разыскивали-разыскивали и, наконец, вооружившись планом, привели меня к искомому погосту.

Могила генерала и парторга Старостина напрочь заросла травой. Похоже, ее никто не посещал лет десять. А может, со дня похорон. На участочке даже стихийное дерево выросло. Памятник покосился. Фотографию размыло до неузнаваемости. В ветхой надписи на камне стерлась добрая половина букв. Она гласила:

С – Т-Н

– Д-Р – ЬМ-Ч

Даты рождения и смерти оказались и вовсе неразборчивы.

– Что, девушка? – спросил бодрый могильщик. – Расчистим могилку дедули? Облагородим? Поправим, обновим?

– Нет, ничего делать не надо.

– Для вас очень хорошую скидку дадим, для такой красавицы.