Сердце бога

Галя вздохнула. Ничего-то ей, бедненькой, нельзя: ни прыгать с парашютом, ни покурить, ни выпить – и еще долго будет запрещено. Она совсем не чувствовала радости от своей беременности – тем более вон Владик на нее, разбухшую, почти внимания не обращает, на свою Марину, проститутку липучую, все чаще поглядывает. И другие мужчины – Флоринский и импозантный бородач – смотрят на нее, словно она мебель или корова какая-нибудь. А Провотворов с Новым годом ее даже не поздравил – она, конечно, хотела прервать с генералом всяческие отношения, да и следовало это сделать, а все равно, когда он исчезал, становилось обидно.

Компания покурила и принялась выпивать и закусывать – кроме винегрета с холодцом, на столе имелась черная и красная икра и сырокопченая колбаса, в ту пору еще продававшиеся без ограничений. Марина и две другие девушки из ОКБ (одна, Зина, очевидно, предназначалась художнику Олегу, другая, Нина, была постоянной сожительницей Флоринского) сварганили огромную бадью пирожков – с грибами, капустой, рисом и яйцами. Наконец, утолив голод и жажду общения, встали из-за стола. Всем не терпелось рассмотреть чудо техники – магнитофон «Днепр-девять» весом под тридцать кило и вышиной полметра. Напрасно, наверно, советские власти дозволили в стране звукозаписывающую и воспроизводящую аппаратуру (думал много позже Владик). Сколько за свою жизнь крамолы и полукрамолы услышал он из этих ящиков – а вместе с ним и миллионы жителей СССР! Вот и сейчас репродуктор с жизнерадостными советскими песнями выключили и поймали запретный американский джаз. Затем хозяин, известный как исполнитель песен под гитару, воскликнул:

– Все, товарищи, я вам больше петь не буду! За меня это сделает он, – и Флоринский ласково похлопал агрегат по деревянной полированной стенке. И проанонсировал: – Мне дали переписать выступление молодого артиста, зовут Владимир Высоцкий. Он еще студент, кажется, но поет сильно, – и Юрий Васильевич, щелкнув клавишей, пустил ленту.

Имя Высоцкого тогда никому и ни о чем не говорило. Молодой хрипловатый голос запел:

Товарищ Сталин, вы большой ученый,
в языкознанье знаете вы толк,
а я простой советский заключенный,
и мне товарищ – серый брянский волк[11]

.

А потом:

Как утону я в Западной Двине
Или погибну как-нибудь иначе –
Страна не пожалеет обо мне,
Но обо мне товарищи заплачут[12]

.

Или совсем необыкновенное:

Получил завмагазина
Триста метров крепдешина,
Был он жуткий жулик и прохвост.
Сорок метров раздарил он,
Тридцать метров разбазарил,
Остальное все домой принес[13]

.

Иногда прерывались, чтобы выпить коньяка или водки, потом начали слушать Окуджаву. За столом царила анархия: кто-то выпивал без тоста, закусывал грибком или винегретом. Кто-то вполголоса делился впечатлениями от услышанного. Владик исподволь наблюдал за гостями. Чуткий по природе, он без слов мог угадать многие взаимоотношения, складывающиеся в комнате. Например, замечал взгляды, полные страсти, которые бросал художник Олег на девушку Зину. Иноземцев понял: дело склеивается, и пусть не сегодня, но вскоре парочка окажется в одной постели.

Не оставил он без внимания пару задорных взглядов, что бросила когда-то запавшая на него Марина, – они как бы говорили: ты женат, Владик, но ничего страшного, можно еще все переиграть, если захочешь. Обратил внимание и на уничижительные взоры, что его Галина метала в сторону соперницы. Однако загадкой для него оставались быстрые и легкие взгляды украдкой, которыми порой, втайне друг от друга, обменивались его мама и Флоринский. Отвернется Юрий Васильевич – Антонина Дмитриевна на него глянет, а когда она не замечает – он ее пристально рассматривает.

Когда интерес к песням ослабел, Флоринский воскликнул: «А теперь, товарищи, я предлагаю записать звуковое письмо – самим себе! С пожеланиями, как мы проведем предстоящие двенадцать месяцев, чего хотим, чего добьемся! А через год, первого января шестьдесят первого, снова соберемся, прослушаем запись и подведем итоги: что удалось, что нет!» Владик подхватил – он часто развивал чужие идеи и шутки: «А тех, кто не выполнит за год личные соцобязательства, мы сдадим в журнал «Крокодил». Или оставим на второй год!»

Предложение Флоринского все приняли с энтузиазмом. Магнитофоны в ту пору были редкостью, и мало кто из собравшихся хотя бы раз слыхал собственный голос со стороны.

– Начну на правах хозяина я сам, – Юрий Васильевич подключил микрофон, а затем поднес его ко рту, нажал кнопку записи и проговорил с долей торжественности: – Итак, я мечтаю, чтобы в наступившем шестидесятом году наша страна, Союз Советских Социалистических Республик, запустила в космос первое изделие с человеком на борту!