Сердце Бонивура

Виталий пошёл в избу, где лежали больные и раненые. В сенцах он наткнулся на медицинскую сестру из деревенских девчат. Она прикорнула на кадушке с водой после тревожной ночи. Трое раненых забылись сном лишь под утром. Всю ночь они метались, бредили, а когда немного утихли, она вышла в сенцы — подышать свежим воздухом; присела на кадушку, облокотившись на стену, запрокинула голову, чтобы взглянуть на небо, и мгновенно уснула. Рот её полуоткрылся, розовые губы обсохли.

Виталий не стал будить девушку.

В избе было душно. Висящая на стене лампа коптила. Копоть смешалась с табачным дымом: несмотря на все запреты, больные не в силах были отказаться от табака. В этой духоте они спали неспокойно, шептали во сне, шевеля и чмокая губами, стонали, ворочались.

Бонивур погасил лампу и оглядел лежащих. Они спали в самых разнообразных позах. Иные — лицом вниз, судорожно вцепившись в подушку, другие — навзничь, кой-кто свернулся калачиком. Некоторые больные храпели, и в этих прерывистых, тяжёлых звуках угадывалась глубокая усталость от боли, не оставлявшая их и во сне. Старику Лебеде что-то снилось, и он бредил.

Бонивур прошёл вдоль топчанов. Наклонился над Панцырней. Повязка теснила Панцырне голову. Он порывался иногда стащить её, но не мог совладать с руками, путался в одеяле и глухо стонал.

Бонивур взял полотенце, намочил его из ведра, стоявшего на подоконнике, и положил компресс на лоб Панцырне. Раненый утих.

Олесько попросил пить. Виталий протянул ему жестяную кружку. Стуча зубами, тот выпил воду. Тщетно пытался он раскрыть глаза: веки слипались, обрывки снов ещё метались в сознании. Не поняв, кто дал ему воду, Олесько отвернулся и заснул.

Утро потихоньку входило в окна, выхватывая из мрака неясные фигуры лежащих, сбившиеся одеяла, щербатый пол и паклю, торчавшую из пазов бревенчатой стены.

— Надо смерить раненым температуру, сделать перевязки. Виталий пошёл за фельдшером. Девушка в сенях, заслышав его шаги, проснулась.

— Ой, лишенько! — сказала она. — Звинить меня, пожалуйста! Сморилась я…

Виталий тронул её за плечо.

— Сейчас я тебе смену пришлю.

2

Село проснулось. Женщины, гремя подойниками шли доить. В конце села надсадисто закричал телёнок, отнятый от вымени. Петухи вывели кур на дорогу. Улицу перешла босоногая девочка с пустыми вёдрами. Она остановилась у колодца, прицепила ведро к журавлю. Длинная тень журавля перебежала через дорогу, вскарабкалась на стену скотника, стоявшего напротив, и вернулась обратно. Девочка потащила ведра домой. Худенькая спина её выгнулась. Она шла, поджав губы и не поднимая глаз, опущенных на дорогу.

Бонивур нагнал её.

— Чего же тебя заставляют воду таскать? — спросил он. — Надорвёшься.

— А мамка больная, — сказала босоногая. — А Ксюшка сегодня сестра милосердная.

— Кто это Ксюшка?

— А сестра моя. Она в партизанском лазарете. Да ты знаешь её! Она большая. Она за мамку все делает. Ксюшка. У неё красный платок.

Виталий припомнил, что дежурившая в лазарете девушка действительно была в красном платке. Он успокоил девочку:

— Скоро придёт твоя Ксюшка.

Долго Виталий стучался в окна избы, где жил фельдшер. На стук никто не отзывался. Через мутные стекла Бонивур разглядел неразобранную смятую постель. Фельдшера не было. Не было его и в карантине. Кони, не получившие ночной дачи, понуро стояли перед пустыми кормушками. При входе Виталия они подняли головы. Жеребец с нарывом на ноге тихонько заржал. Он хотел есть. Ночью нарыв прорвался. Боль, отбивавшая у него охоту к корму, исчезла. Он совался тёплой мордой в свою и чужие кормушки. Осторожно, фыркая от пыли, выбирал завалявшиеся зёрна овса.

Виталий принёс несколько охапок сена. Лошади потянулись к нему. Он задал им корма и вышел.

Где же фельдшер?

Бонивур стал ходить от избы к избе, спрашивая, не видал ли кто-нибудь Кузнецова. Но никто не встречался с ним со вчерашнего вечера. Виталий постоял на дороге, раздумывая. Поглядел на кустарник, окружавший село, и неясная тревога шевельнулась в нем. Исчезновение фельдшера не предвещало ничего хорошего. Виталий ещё раз мысленно представил себе боевой распорядок, выработанный им с Топорковым на случай возможного налёта белых. Сил для отражения налёта было недостаточно. Значит, следовало подготовиться к такому отступлению из села, чтобы не было лишних жертв. Усилить бы охрану подступов…

Виталий оглянулся на школу, в окнах которой видны были люди. Он ясно разглядел, что, обращаясь к съезду, что-то горячо говорил худощавый крестьянин. Потом встал и начал говорить с места другой. Жизнь этих людей сегодня вручена Виталию. И не только их жизнь, а нечто несравненно большее, ради чего жили и эти люди, ради чего и Виталий и партизаны находятся здесь, ради чего взяли они оружие в руки.

Виталий пошёл на посты, наказав Тебенькову быть неотлучно возле школы, если он потребуется Марченко.

3

Солнце поднималось все выше.