Сердце Бонивура

Урядник отвёл девушек к навесу, под которым лежали раненые. Их встретили глаза, полные боли, осунувшиеся лица. Лозовой посмотрел на Ксюшку, подошедшую к нему. Лицо его было спокойно. Он повернул голову навстречу девушке и оглядел её с ног до головы.

— Ну, вот бог и привёл помереть с сестрицей, — сказал он, — а то скушно на мужиках-то помирать.

Ксюшка ответила ему:

— Рано ещё помирать, казак.

— Утешай, утешай меня! — уголками губ улыбнулся Лозовой. — Твоё дело такое. Я старый солдат, знаю, когда смерть приходит. Не жилец я, чую: главную жилу перешибло. Кровь-ат становится… Будто ни рук, ни ног у меня нету. Только голова ещё думат… И то, поди, долго не сработат… Умираю я, девка.

— Страшно! — вырвалось у Ксюшки.

— Помирать не страшно, — после паузы ответил казак. — Жить страшно… когда видишь… что конец тебе пришёл… Вся жизнь уже вышла… а ты ещё… землю топчешь… — Он говорил словно в бреду. — Вся жизнь вышла… а ты ещё живёшь… С родного краю и духу не слышно… Где семья, где жёнка… где сыны — не знаю. Сам кости унёс, вишь, куда… на край земли. Против воли господа не устоять…

4

Урядник сказал Настеньке:

— Обиходь, девка, вот этого! — он показал рукой на Кузнецова, лежавшего в углу.

Настенька узнала фельдшера. Ей ничего не было известно о его бегстве. Она подумала, что Кузнецов захвачен белыми в плен. Острая жалость кольнула ей сердце. Она с состраданием поглядела на его лицо, на перемазанное кровью и грязью платье. Опустившись на колени, она наклонилась над фельдшером и посмотрела в его запавшие от боли глаза.

— Не успел уйти? — шепнула она с сочувствием, погладила его по вискам и опять сказала: — Не успел?

Фельдшер закрыл глаза, и болезненная гримаса исказила его лицо. Настенька поняла: зачем спрашивать, когда и так видно! Осторожно, стараясь не причинить боли, она стала снимать с него одежду. Кузнецов застонал. Настенька осторожно смыла грязь с краёв раны, наложила тампон, шепча:

— Ну, ничего, ничего, Петрович! Терпи, милый! Потерпи немного…

Слезы навёртывались у неё при виде того, как мучительно содрогается все тело Кузнецова от прикосновения лёгких её рук.

— Потерпи, Петрович!

Эти слова она говорила вслух, потом шепотком спросила, увидев, что он устремил на неё свой замутнённый взор:

— Все наши ушли? Никого эти катюги больше не взяли?

Она ждала ответа, а Кузнецов вдруг заметался и застонал, словно хотел куда-то бежать. Он что-то шептал, но Настенька не могла разобрать ни одного слова. Стала гладить его по голове, но фельдшер метался ещё сильнее.

Мимо раненых в сопровождении Суэцугу прошёл Караев. Он направился к фельдшеру. Настенька опять принялась за перевязку. Караев, не обратив на неё внимания, склонился над умирающим.

— Жив? — спросил он.

Кузнецов открыл глаза. Суэцугу потёр руки с довольным видом и, насколько мог, ласково взглянул на девушку.

— Хорошо надо перевязать.

— Говорить можете? — спросил Караев фельдшера.

Кузнецов ответил слабым, глухим голосом:

— Да.

«Зачем это он?» — подумала Настенька, оглянулась на японца и незаметно тронула фельдшера за руку: «Молчи уж, нечего с ними говорить!..»

— Вы знаете всех, кто помогал партизанам? — задал Караев вопрос.

Настенька похолодела. Кузнецов ответил тихо, но внятно:

— Все они одним миром мазаны!

Услышав незнакомое слово, Суэцугу недоуменно поднял брови, вынул из кармана маленькую книжечку — словарь и торопливо перелистал его, ища объяснения.

У Настеньки задрожали руки и лицо стало бледным. А Кузнецов тем же глухим голосом закончил:

— Всех под одну гребёнку надо… и старых, и молодых…

Суэцугу шепнул что-то ротмистру.

— Фамилии скажите! — потребовал Караев.

Настенька замерла. Сейчас человек, которого она только что перевязывала, навлечёт несчастье на головы многих близких ей. И жалость, которую ещё минуту назад испытывала она к нему, нежность и все сострадание её показались ей постыдными. Она содрогнулась от гадливости и омерзения. Сейчас Кузнецов назовёт людей. Он уже тяжело передохнул и пошевелил губами, собираясь с мыслями. И помешать этому нельзя…

Короткая мысль заставила Настеньку вздрогнуть.

Она наклонилась к Кузнецову ещё ниже, словно для того, чтобы пропустить бинт вниз. Кузнецов раскрыл рот. Настенька, сама холодея от того, что она намеревалась сделать, нажала левой рукой на живот раненого. И вместо слов из его глотки вырвался вой от боли, пронизавшей его. Он оскалил зубы, задохнулся и потерял сознание.

Настенька же, собрав все свои силы, с притворной тревогой посмотрела на фельдшера и покачала головой:

— Как мучается!

Суэцугу окинул девушку подозрительным взглядом, Караев досадливо сморщился. Нужно было во что бы то ни стало, пока Кузнецов не умер, узнать от него все. Они стали терпеливо ждать, когда фельдшер очнётся. Через несколько минут Кузнецов пошевелил головой и открыл глаза. Суэцугу, переводивший глаза с него на девушку, нахмурился и сказал ей резко:

— Э, росскэ, уходите… — и махнул рукой в сторону.

Настенька отступила на несколько шагов. Караев сказал:

— Скажите фамилии тех, кто помогал красным.