Сердце Бонивура

Жить было очень тяжело уже хотя бы потому, что и русские «капитаны» и японцы платили китайцам за работу и товар всегда меньше, чем другим. Виталий вспомнил не раз слышанные им фразы: «Китайцу ничего не надо, китайцы неприхотливы: наестся лобы — и все!» А теперь Пэн, не спеша, останавливаясь, подыскивая слова, говорил ему о том, какова природа этой китайской «нетребовательности». Он говорил о том, как годами ограничивают себя китайские рабочие во всем решительно, как годами носят одну и ту же курму и штаны, пока они не истлевают на теле; как экономят на пище, на свете; как работают дотемна; как едят зачастую в темноте, чтобы не жечь свечи или керосин; как сносят они насмешки и издевательства, а часто и оскорбления потому, что за них некому заступиться.

Пэн говорил, что многие из китайцев работают «игоян ишак» — как ишаки, довольствуясь тем, что заработано сегодня, и не имея ни копейки на черный день — на случай потери работы или нездоровья. Кое-кто копит деньги, но только на похороны, потому что очень важно, чтобы китаец попал на тот свет, имея видимость богатого человека: это поможет ему в новой жизни, за гробом, быть не хуже других и жить лучше, чем жил он на этой земле. «Его такой люди, работай, чтобы помирай!» — сказал Пэн, и в словах его Виталию послышалась горечь не по возрасту. «Его, когда помирай, как собака улица бросай… А тебе как думай — его баба нету, ребятишки нету, папа-мама нету? Фанза нету, ничего нету — как живи могу?.. Маньчжурия тоже такой дело. Хозяин все у наши люди забирай, какой огорода есь, какой чумиза посади — лето работай, а зима чифана мэю, есть нечего нету!»

Видно было, что очень многое накипело на сердце у Пэна, если так долго и откровенно рассказывал он Виталию. Но чем жил он, на что надеялся?.. «Наша тоже революса была, такой доктор Сун был. Тебе знай?»

— Знаю, как не знать, — сказал Виталий. — Ленин друг ему.

— Ага, русский знай, какой это люди Сун… А китайский люди еще мало знай… Его говори: надо земля мужика давай, рыбака, грузчика, всякий другой люди надо вместе живи, джангуйда — хозяин не надо, джангуйда контрюми, голова ломай надо!

— Ого! — сказал Виталий обрадованно. — Ты откуда все это знаешь, а? Правильно, наша вот так тоже делай: джангуйда голова ломай, сам живи хочу…

— Наша тут один люди есь, ходи, говори всяко! — уклончиво ответил лодочник.

— Ничего, Пэн, — положил Виталий руку на плечо китайцу. — Мало-мало маманди, подожди, потом Китай тоже как наша Россия делай.

— Моя так тоже думай!

Пэн вдруг насторожился, легонько поднял руку. Виталий замолк. По колеблющемуся помосту лодок уверенно шел, легко ориентируясь в этой сумятице весел, домашней утвари и распростертых на палубах тел, крупный плотный человек. Видимо, он был здесь своим, потому что на его вполголоса сказанное «лайла», которое он произносил как-то необычно бодро и весело, отовсюду слышалось торопливое: «Лайла, лайла, ходя!» Пэн встал.

— Это наша люди, я тебе говорил.

Лодочник подошел к борту джонки и помог пришедшему взобраться на палубу. Он что-то коротко и тихо сказал. Пришедший стал его расспрашивать. Пэн отвечал быстро, взволнованно, потом подошел к Виталию вместе с пришедшим, который, вглядываясь в лицо юноши, сказал приветливо, но осторожно, без всякого обращения:

— Здравствуйте!

Какие-то знакомые интонации послышались Виталию в этом возгласе. Он тоже стал пристально вглядываться в незнакомца и вдруг вскрикнул:

— Ли?.. Здравствуй, Ли!

Это и в самом деле оказался Ли Чжан-сюй. Он стал расспрашивать Виталия, как тот оказался на джонке. Виталий, усмехаясь, ответил:

— Да тебе Пэн только что докладывал.

— А ты почему так думаешь? — спросил Ли.

— Не маленький, догадываюсь.

Пэн, услышавший восклицание Виталия, облегченно вздохнул: все, значит, хорошо!

— Пэн знает только то, что было, как он тебя увидел, — сказал Ли, — а что было до этого?

Виталий рассказал. Ли нахмурился.

— Да… Не очень хорошо. Значит, разведка теперь знает, что ты находишься в городе. Да, кстати, надо наведаться в порт: не взяли ли кого-нибудь из наших?.. Ну, пойдем, Виталий. Я только одно дело с Пэном закончу.

Ли стал что-то говорить Пэну. Тот молча кивал головой. Потом Ли потрепал Пэна по плечу и по-русски сказал:

— Понял?

— Понял! — ответил Пэн и, торопливо попрощавшись, полез в свою лодочку.

Тихонько скрипнуло высохшее весло. Чуть слышно заплескалась вода. Черной тенью скользнула шампунька мимо. Пэн махнул рукой, и лодка его почти тотчас же пропала в чернильной темноте, покрывшей бухту сплошным непроницаемым покровом.

— Куда это он? — спросил Виталий Ли.

— Дело есть одно.

Расспрашивать не следовало — Виталий понял это.

— Помогает? — спросил он Ли о Пэне. — Значит, у дяди Коли и тут рука?

Ли усмехнулся.