Сердце Бонивура

В нос ему ударило спертым запахом жилья, в которое никогда не заглядывает солнце. Покосившийся потолок в коридоре, двери, плохо пригнанные и пропускавшие свет и запахи, неметеный пол представились взгляду Виталия. Третья дверь направо, обитая полосатой дерюжкой, вела в квартиру Стороженко. Виталий громко заговорил с мальчуганом:

— А ты, брат Андрейка, ничего не понимаешь! Вот завернул Антонов в «винопольку» — ты сейчас же: «Дядя Анто-о-онов, не надо, не на…» А чего не надо? Я сам, брат, знаю, чего надо, чего не надо… Ты думаешь, твой батька от смирновки откажется? Шутишь, брат! Он, Ваня-сокол-то, тоже не дурак насчет этого!..

Со стороны все это выглядело обычным: крепко выпивали в этом предместье. В голосе Виталия слышались нотки человека, премного довольного собой, как бывает тогда, когда водка еще оказывает на человека бодрящее действие. Топоча сапогами, он уверенно шел по коридору, будто бывал здесь каждый день. Андрейка что-то отвечал ему, но голос его пропадал в полукрике Виталия. Кое-где открылись двери и тотчас же захлопнулись. Поравнявшись с дверью Стороженко, Виталий, к явному испугу Андрейки, забарабанил в дверь.

— Эй, Ваня-сокол, открывай!

И с силой дернул дверь к себе. Остановился на пороге, мгновенно окинув взглядом внутренность квартиры. Сообразив что-то, Андрейка закричал, таща его от двери:

— Дяденька, да это не наша кватерка! Это Стороженковых!

Виталий пошатался на пороге. Стороженко — и грузчик и его жена — в принужденных позах сидели у стены. За столом расположился офицер. Двое солдат, распаренных, потных, с расстегнутыми воротниками промокших гимнастерок, занимали колченогие стулья. Точно не видя, куда он попал, Виталий сказал было:

— Иван Николаевич! Друг… — потом, будто бы сообразив, что ошибся, сказал, распялив рот в непослушную улыбку: — Извиняйте, не туда попал, видно. Что ж ты, Андрейка, сукин кот…

Мальчуган, испуганный, сбитый с толку, оттаскивал Виталия за руку, пятился в коридор.

Виталий повернулся, твердя «извиняйте», с силой захлопнул дверь Стороженко и открыл другую дверь, рядом. С порога ему бросились в глаза смятенные лица немолодого рабочего и его жены, отлично слышавших все, что разыгралось рядом: в каждой комнате этого ветхого жилья слышно было все, что происходило в бараке. Виталий многозначительным жестом показал на соседнюю комнату, изобразив пальцами решетку и безнадежно покачав головой: «Дело плохо!» Этого было достаточно, чтобы хозяева этой комнаты поняли, что Виталий вовсе не пьян. Виталий закричал:

— Ваня-сокол, принимай Антонова!.. Прилетела синичка, принесла тряпичку, а в тряпице — птица, всем птицам голова: шея длинная, головка красная, а брюхо толстое. Кто эту птицу приютит, тому пьяным быть… Хозяйка, давай закусон!

— А ты уже готов? — громко спросила хозяйка.

— Давно готов! — сказал Виталий, шумно подвигая табуретку, попавшуюся на глаза, к столу и со стуком ставя бутылку на стол.

— Тихо! — сказал хозяин. — Хозяйка, знаешь, не любит…

Виталий начал извиняться, очень шумно, очень бестолково, пересыпая речь прибаутками. Потом спросил потихоньку у хозяина:

— Кто-нибудь к Стороженковым заходил с утра?

— Да Андрейка двоих уже остановил. Как услыхали, что у Стороженко солдаты, так и повернули.

— Ну, спасибо!

— Не на чем… Свои люди.

Посидев некоторое время с Иваном Николаевичем, Виталий собрался восвояси. Хозяин взял его под руку и пошел с ним к выходу. Вслед им приоткрылась дверь Стороженко, чей-то внимательный глаз проводил их настороженным взглядом.

— Мышеловка! — сказал Виталий.

— Держи карман шире — поймаешь! — ответил Ваня-сокол поговоркой и усмехнулся.

— Спасибо, товарищ! — пожал ему руку Бонивур.

Иван Николаевич ответил на пожатие.

— Да что там! — сказал он, смутившись. — Вижу, свои люди… Не шантрапа какая-нибудь. Стороженко-то такой парень, что надо было лучше, да некуда. Смутное беспокойство шевельнулось в нем, он молвил тихо: — Меня бы только не прихлопнули… Им только палец покажи. А ведь я сторонний человек.

— Ты честный человек, — сказал Виталий.

— А ты отчаянная голова, я погляжу! — Ваня-сокол покачал головой. И трудно было разобрать, чего в этом движении было больше — осуждения ли безрассудства Виталия, или восхищения его находчивостью и смелостью.

5

О провале Стороженко надо было предупредить.

Виталий знал адрес члена областкома «тети Нади» — Перовской. Тетя Надя была хорошо законспирирована: она держала зубоврачебный кабинет. В дневные часы можно было являться к ней без особой опаски привести за собой ищеек…

Он подождал в приемной. Из кабинета доносилось до него жужжанье бормашины, подавленные стоны пациента, какие-то неразборчивые, со всхлипами возгласы. Потом Виталий услышал звуки полоскания, плеск воды, скрип кресла, шаги. Держась за щеку, скорее по привычке, чем по нужде, мимо Виталия прошел пациент, судя по костюму, коммерсант, тучный, страдающий одышкой. Тотчас же из кабинета раздался голос тети Нади:

— Попрошу следующего!

Виталий вошел, плотно прикрыв за собою дверь. Перовская, увидев его, высоко подняла брови. Она сказала громко:

— Ну, на что жалуетесь, молодой человек?