Сердце Бонивура

Они стояли друг против друга. Глаза их встретились. Таня глядела на Виталия так, что он вдруг утратил то ощущение братского к ней отношения, которое сопутствовало ему все это время и мешало разглядеть истинное чувство Тани. В этот миг почудилось ему в Тане что-то такое, что совсем не укладывалось в голове Виталия. На секунду показалось юноше, что не только уважение к нему гнездится в ее сердце… И хотя подумалось ему, что лучше всего было бы сейчас поцеловать Таню, он протянул ей руку и сказал:

— До свидания, сестренка!

— До свидания, Виталя! — ответила Таня. Она опустила глаза. — Куда же вы теперь?

— В отряд Топоркова! — ответил он.

— Это откуда партизан приезжал? — спросила девушка.

Виталий услышал в этом вопросе другой: «Это тот отряд, в котором Нина?» Он и сам только сейчас сообразил это и насупился.

— Тот! — сказал он хмуро.

В этот момент вошли Алеша, Квашнин, за ними Антоний Иванович и Федя Соколов.

— Не на век прощаемся, — зашумел Пужняк. — Думаю, к осени вернется Виталий во Владивосток. Так, что ли?

— Надо, чтобы было так!

Бонивур вышел один. Немного погодя за ним последовал Алеша — проводить его до семафора, там должен был остановиться поезд. На станции показываться Виталий не рисковал. Напоследок он оглянулся и помахал рукой.

Долго не выходили из памяти Виталия серые ясные глаза Тани, устремленные на него с какой-то мучительной надеждой, глаза, на которые вдруг, словно мимолетный дождь, набежали слезы.

8

Тихо было в этот вечер в вагоне Пужняков.

Не сговариваясь, пришли все подружки Тани. К Алеше завернул «на огонек» Федя Соколов. Не было на этот раз шуток и веселых перепалок, которые обычно возникали то между Таней и Алешей, то между Катей и Машенькой… Точно вынули у каждого из души какой-то очень нужный и горячий кусочек, так пришелся по сердцу всем Виталий. Его отсутствие ощущалось ежеминутно. По невеселым лицам подруг Таня поняла, что они, не скрываясь, грустят о Виталии.

Беседа не клеилась. Говорили неохотно. Алеше особенно невмоготу было это принужденное молчание.

— Попоила бы гостей чаем, Таньча! — сказал он.

— Давайте, девочки, самовар ставить! — обернулась Таня к Кате и Машеньке.

Те засуетились, стали щепать лучину, потащили самовар на улицу.

Самовар скоро зашумел, из-под крышки повалил пар и стала выплескиваться кипящая вода.

Таня стала копаться в шкафчике. Нашла сахар, варенье, сухари.

— Не трудись, Таня, — сказала Соня. — Что-то неохота пить.

Отказалась от чаю и Леночка Иевлева. Катя пододвинула к себе чашку, да так и не прикоснулась к ней. Алеша выпил две чашки, обжигаясь и давясь, но, заметив, что и у Феди чаепитие подвигается плохо, отодвинул свою чашку.

— Таньча! Сыграла бы что-нибудь!..

— Не хочется! — отозвалась Таня.

Алеша, пригорюнившись, посмотрел на сестру.

— Вот так и будем сидеть и слезы точить, сеструха?

— А что тебе надо?

— Да ничего! — поспешно ответил Алеша, решив, что Таню сегодня лучше не задевать. — Федя, пройдемся, что ли… Сил никаких нету на эту панихиду смотреть. К Антонию Ивановичу зайдем.

Они поднялись и вышли.

Девушки молча сидели в вагоне. Медная луна вылилась из-за горы, озарив оранжевым светом дымку пыли и пара над депо. Тускло светились стекла вагона. Уменьшаясь в размере, луна полезла в высоту, теряя красноватую окраску и принимая серебристый цвет. Оконные переплеты светлыми пятнами легли на пол. Ровный четырехугольник дверей, освещенный снаружи, разделил вагон пополам. На небе не было ни одного облачка. На западе ярко светилась Венера.

— Любимая звезда моя! — сказала Соня, подняв к Венере глаза. — Вот иной раз так уж плохо на душе, что и сказать нельзя, а поглядишь на нее — и кажется, что все устроится, что не стоит горевать, все будет как следует.

— Давайте, девочки, стихи читать, — вздохнув, предложила Катя.

Простые слова, которыми пользуешься повседневно, не шли в этот вечер на ум. Хотелось каких-то слов необыкновенных, звучных, особенного смысла исполненных, таких слов, которые вместили бы в себя все душевное беспокойство, что владело в этот вечер всеми первореченскими друзьями Виталия, в первый раз за многие дни не чувствовавшими теперь его возле себя…

«Увидимся ли?» — промелькнула у Тани тягостная мысль, но чтобы не накликать на Виталия несчастье, она отогнала от себя эту мысль и повторила несколько раз сама себе: «Увидимся! Увидимся! Увидимся!»

— Ну, начинайте, девушки Катя, давай! — сказала Таня.

— Да я не знаю, девочки, ничего, — смутилась Катя. — Разве только то, что в альбомах видела. Я и о стихах-то узнала, как мы дружить начали. А про любовь можно? — спросила она.

— Читай, что хочешь!

— Ну, я про любовь.

Она потеряла вдруг всю свою бойкость и совсем тихим голосом прочитала:

Осень! Осыпается весь наш бедный сад.

Листья пожелтелые по ветру летят

Лишь вдали красуются, там, на дне долин,

Кисти ярко-красные вянущих рябин…

Весело и горестно сердцу моему

Молча твои рученьки грею я и жму,

В очи тебе глядючи, молча слезы лью.

Не умею высказать, как тебя люблю!

— Да это же не про любовь, а про русский язык! — недоуменно сказала Машенька, всплеснув руками.

Девушки расхохотались.