Сердце бури (СИ)

— Так вот, — Маз ласково улыбнулась ей, — я вижу, что твоя цель сама тебя нашла.

***

Вскоре Рей и Трипио в самом деле отогнали «Саблю» чуть дальше в лес, укрыв ее в небольшой рощице за гроздьями листвы в гуще плотно растущих плакучих ив.

Бен так и не приходил в сознание, хотя с их прибытия на Такодану прошло уже больше суток. Несколько раз он открывал глаза, однако, не возвращался, оставаясь во власти беспамятства и причудливых видений больного рассудка, из-за которых он иногда сдавленно стонал и бормотал что-то нечленораздельное.

Случалось, что во сне — сколь бы непродолжительным ни был ее сон — Рей тоже видела эти странные, абстрактные образы; эти мрачные серые пятна, наползающие со всех сторон. Тени. Живые, шепчущие угрозы, окружающие, подавляющие и волю, и разум… Память о проклятом замке, где его держали слишком долго; так долго, что ужасы Святилища успели отложиться глубоко в подсознании узника; и девушка боялась даже гадать, сумеет ли он когда-нибудь изгнать эти кошмары из своей головы.

Сумеет ли он оправиться? Только время могло дать ответ. Однако если бы кто-нибудь спросил, что сама Рей думает по этому поводу, та, немного поразмыслив, сказала бы, что любой другой на месте ее подопечного, возможно, и остался бы инвалидом на всю оставшуюся жизнь. Однако Бен Соло от природы наделен невероятной твердостью духа, которую никто не отважился бы оспаривать; уж если кому и суждено выплыть там, где остальные пойдут на дно, так это ему.

Рей не была врачом. Все ее знания в этой области зиждились исключительно на собственном опыте, впрочем, весьма не бедном. Переломы, рваные раны — все это распространенные травмы среди грабителей могил. Старые имперские жестянки могут таить множество ловушек. Никогда не знаешь, где напорешься на острие, торчащее из стены, где подвернешь ногу, а где раздробишь плечо — и помочь себе можешь только ты сам; так что, навыками оказания первой помощи приходится овладевать поневоле.

Для начала они с Трипио кое-как перенесли раненого из капсулы на обыкновенную койку (ноша, не составившая для Люка никакого труда, увы, даже сейчас оставалась слишком тяжелой для крохотной девушки и старого протокольного дроида; рыцарь значительно исхудал, но его фигура была такой же крупной, как прежде). Наблюдая за показателями его состояния и сверяя их с собственными, какими-никакими, а все же знаниями, Рей сделала вывод, что по крайней мере глубокая кома Бену сейчас не грозит, а ухаживать за ним было проще вне медицинского саркофага.

Рей тщательно обтерла влажной губкой бесчувственное тело, на котором буквально не было живого места. Некоторые повреждения стали заметны лишь теперь, когда она стерла грязь и копоть.

Чем больше она вглядывалась в картину боли, запечатленную на его теле; картину столь свежую, что краски на ней еще не успели высохнуть, — тем сильнее проклинала свою былую самонадеянность. Ведь что еще, как не глупая, бессознательная самонадеянность заставила ее прихватить Рена с собой, когда они улепетывали со «Старкиллера»?

Наивная дура! Идиотка, внезапно решившая поиграть в благородство! А ведь не сделай она этого, Бен не остался бы калекой. Не было бы ни ареста, ни суда, ни мнимой казни, ни пыток, ни этого замка, который едва не свел его с ума — ничего из того, о чем Рей узнала частично со слов Люка, а частично из обрывков воспоминаний самого юноши.

Если бы они с Чуи оставили его на «Старкиллере», Бен бы погиб. Или нет?.. Возможно, его успешно подобрали бы свои; тогда их дороги мирно разошлись бы до поры, и ни она, ни он не были бы обречены возвратиться к началу вот таким ужасным путем. Но что толку теперь гадать?

И откуда, в конце концов, ей было знать, что в Республике отыщутся люди, вроде Диггона, которые пожелают обратить ее порыв к выгоде для себя, поправ справедливость, поправ человечность?.. Как она могла подумать, что Лее не удастся уберечь сына; что власти государства, которое генерал Органа самоотверженно защищала на протяжении всей жизни, поступят так вероломно с нею и с Беном…

Она хорошо помнила то изящное и опасное существо, каким Кайло Рен впервые предстал перед нею — его горделивую, потустороннюю грацию и кажущуюся невероятной мощь. Это существо было страшно. Но одновременно в нем присутствовало что-то завораживающее и величественное.

Этот человек пытал ее и едва не убил. Но ведь на «Старкиллере» он снял маску во время ее допроса. Он освободил ее от оков. Тогда она не придала его жесту должного значения; откуда ей было знать, что прежде он не поступал так ни с одним из пленников? Он не хотел, чтобы она боялась его. Впервые он не хотел, чтобы его боялись. И позднее он гнался за нею в надежде обрести спасение — спасение, прежде всего, от самого себя, от всеобъемлющего ужаса своего поступка. Она не поняла этого раньше, но понимала теперь.

Неужели все должно было так ужасно закончиться?

Калека… паралитик… Человек, прошедший через пытки, изуродованный пережитым и навек обреченный существовать в кошмарном бреду. Вот и все, что осталось от его былого жутковатого величия.