Сердце Черной Мадонны

Когда машина подкатила к крыльцу, устланному красной ковровой дорожкой, времени было уже девятнадцать пятьдесят. Их «Мерседес» встретили фотовспышками и криками, публика надеялась, что из него покажется какая-нибудь знаменитость, но, не узнав ни одного из пассажиров, разочарованно загудела. Однако Лешкино появление вызвало несколько возбужденных женских криков.

– Брательник, тебя за Ди Каприо приняли, – ущипнула его Ирка, когда они вошли в фойе.

– Да ладно, – отмахнулся Лешка. – Где Алан?

– Вон стоит. – Ника некультурно ткнул пальцем в один из затылков. Они протолкались сквозь толпу и подошли к виновнику торжества.

– Привет, – поздоровалась Ирка первой.

Режиссер обернулся. Не виделись они год. Казалось бы, небольшой срок, но Алан сильно изменился: осунулся, похудел, движения стали какими-то нервными. Видимо, воплощение мечты сопровождалось большой нервотрепкой. Одет Ку был по-прежнему элегантно, но причесан плохо, Ирке даже показалось, что он полысел. Любаша, цепко державшая его за локоть, изменилась тоже, но в отличие от мужа (уже семь месяцев они были законными супругами) в лучшую сторону. Правда, Ника шепнул Ирке, что благодаря пластическим хирургам.

– Здравствуй. – Алан сердечно обнял Ирку и улыбнулся.

– Справился без меня? – шутя спросила она.

– Я бы предпочел, чтобы ты мне помогала, но… Слышал, ты делаешь успехи на другом поприще.

– Я тоже слышала, – встряла Люба. – Говорят, ты теперь по гермафродитам специализируешься.

– Люба, перестань молоть чушь! – Алану стало стыдно.

– Кто молет… то есть мелет… я? Да она, извращенка, с кастратом Себастьяном…

– Ты, Любочка, определись, с кем я все же спуталась – с кастратом или с гермафродитом, это же разные вещи, тебе разве твои соратницы по профессии не говорили?

– Да пошла ты! – зашипела Люба Кукушкина.

– С удовольствием пойду. Алан, удачи! – Ирка пожала руку Ку, подмигнула, подбадривая, и, взяв своих мужчин под руки, проследовала в зал.

Фильм (назывался он «Любушка», скромненько и со вкусом) начался. Главную роль играла известная актриса Баянова, играла хорошо, с чувством, но была в фильме какая-то фальшь, которую Ирка чувствовала, но никак не могла уловить. Вроде бы и сюжет неплохой, и актеры подобраны хорошо, и режиссерская работа безупречна, но чего-то не хватало. Или же скорее вырисовывался явный перебор. Ирка поняла чего, как только увидела на экране лицо Любы.

В середине фильма Ку показал грезы главного героя, парня наивного и мечтательного, грезил он, естественно, об идеальной женщине, красивой и чистой, как родник. Тот самый родник и символизировала Люба. Ее лицо крупным планом появлялось на экране всякий раз, когда парень мечтал о «гении чистой красоты». Лицо, что и говорить, было прекрасно, особенно после пластики, но на нем, как ни крути, отражалась… вся испорченность его обладательницы.

Публика начала тихо посмеиваться. Все поняли, что фильм задуман ради этих мгновений, и чем чаще эти мгновения повторялись, тем активнее реагировал зал. Сначала народ перешептывался, потом хихикал, а в конце, когда чистая непорочная дева-греза с лицом бывалой потаскухи протянула к герою руки и произнесла дежурную фразу из трех слов, зал начал смеяться.

Ирке было стыдно. Она сидела, понурясь, не глядя на экран, и мечтала о побеге сразу после того, как включится свет.

– Фильм вправду дерьмовый или мне так кажется? – тихо спросил Лешка.

– Он отвратительный, – весело ляпнул кто-то с заднего ряда.

– Пошли отсюда, – решительно скомандовала Ирка, увидев титры, и встала.

– А пообщаться с автором? – спросил Ника разочарованно. Ему очень хотелось проследить позор Ку до конца.

– Я не смогу сказать ему ни единого приличного слова.

– Музыка в фильме приличная, – шептал Лешка, проталкиваясь сквозь толпу.

Они ушли. На следующий день все только и трубили о позоре Ку. Журналисты соревновались друг с другом в острословии и порой перегибали палку. Фильм оплевали, хотя он вовсе не был таким ужасным, как описывали многие. Конечно, сюжет несколько слюняв, концовка надуманна, но Ирка смотрела ленты и похуже. И ей даже казалось, что, если бы не девушка-мечта в исполнении Любы, алановский фильм приняли бы более ласково.

Ирка позвонила Ку на сотовый – тот был отключен, связалась с агентством – там ответили, что он уехал, домашний телефон безмолвствовал. Алан забился в нору и зализывает раны, решила она и отстала. А спустя месяц прочла в какой-то газетке, что Алан бросает работу, творчество, жену и уезжает из России навсегда. Вернее, первой бросила мужа Люба, найдя ему замену в лице продюсера фильма. А Ку, не в силах пережить творческий крах и предательство любимой женщины, попытался отравиться, но его спасли, и он вздумал отравить жену. Когда же ему и это не удалось, он сбежал в Израиль, спасаясь от «психушки», в которую Люба вместе с новым любовником решили его запрятать.