Осторожно выглядывая из-за зубца, я смотрела, как носятся и мельтешат глубоко внизу «помидоры», как верещат и отскакивают, обваренные, из-под нависающего над входом балкона. И как дымно горят мастерские и башня магов. В последней сработали ловушками остаточные заклинания, сноп искр ударил во все стороны, качнул, оползнем заставил сползти выходящую во двор стену. Взвилась пыль, тяжело толкнул во все стороны воздух. Заорали те, кому прилетело обломками.
Народ по зубцам ответил ревом.
— Не выходим! — передала я по цепочке, видя, как бойцы рвутся в рукопашную. Офицеры удержали самых ретивых от безрассудной атаки, поймав буквально на пороге. Развели по углам — туда, где, ворвавшись, враг мог укрыться от разъяренной стражи и ударов баллист.
«Они атакуют справа!» — опять зашептал Команданте.
«Справа от тебя или от меня?»
Рыцарь знания задумался.
«А ты где?»
Я едва удержалась, чтоб не ответить в рифму. Метнулась по галерее.
Боевые машины красных гасили в нас со всех сторон. Кто-то старательно ломал ворота и стены, а кто и накрывал навесом неписей и бойцов, стрельбой отвечающих сверху. Артиллерию защитники выставили так плотно, что я не столько огибала ее, сколько перепрыгивала. Расставились даже на лестницах, стреляя сквозь арки вслепую, по площадям. А когда прилетала ответка — бойцы отскакивали, жались к стенам, чтобы тут же вернуться.
Виляя, носились туда-сюда лекари, бросали целящие заклинания. Золотые вспышки в дымном полумраке слепили.
Снизу прогудело:
— Стена!
И буквально на глазах пласт скрепленных цемянкой кирпичей пошел трещинами и с грохотом вывалился наружу. Пролом заволокло пылью и синеватым дымом, сахарно блеснул неровный излом. Без команды баллисты нацелились туда, а боты-стражники ударили в щиты. Гулкий звук понесся вверх, рождая эхо, заставляя вибрировать пространство и натянутые нервы. Краем уха я услышала и треск дерева, щепа полетела от дверей. Если их разобьют — нам будет весело.
Почему, почему нельзя заранее навалить там баррикаду? Игровая условность, так-растак!
Я погрузилась в бой, как в густую волну, зная, что свой холд красным не отдам. Колебалось равновесие, казалось, песчинки будет достаточно, чтобы сдвинуть его в пользу одной из фракций.
«Слева, слева, слева! Жопу в руки и дуй туда!» — отчаянно зашипел Команданте. Я отвлеклась и согнулась вдовое, получив углом щита в живот. Но, прежде чем умерла от удара сверху, отправила гада в игнор. Тут же высветилась табличка: «Игрок Команданте покидает гильдию».
Господи, и откуда в игре непроходимые идиоты? По аналогии с толстой кишкой.
Порассуждать мне не дали. Манул выдернул из посмертия и с пола. Подставив плечо, дотянул до баллисты. К рукопашной я была сейчас не способна, а стрелять — легко.
Бесконечная осада. Когда на зубах скрипит каменное крошево, дым лезет во все щели и окалина жжет лицо. Буханье орудий, скрип воловьих жил катапульт, тяжелые удары тарана, камни из требушетов… Крики, вой огня, треск и тяжелый шмяк.
Вот мы кладем красных в проломе, заваливаем его кое-как, стремимся расчистить двор.
Вот они, презирая смерть, рвутся в свежий пролом и под флаг, пытаются обойти нас лестницами, закрепиться сверху. Давят всей силой, всей яростью. Пикируя, бросают гранаты летуны.
А мы отбиваем их снова и снова. Стрелами, мечами, магией, собственной волей.
Я думала, эта осада никогда не закончится, и кипящее масло вечно будет литься в проломы, и шипеть огонь простой и магический, и взрываться фейерверками боевые заклинания, и мозоли на ладонях даже сквозь рукавицы… Всю ночь длилась эта осада. И когда мы отбились и наскоро залатали поврежденные двери и стены, меня качало.
Доспехи были в крови: своей или чужой, в грязи. Я двигалась, как пьяная, держа навесу трясущиеся руки.
Финист нашел меня и подхватил.
— Не бегите… Все чинить…
Он поддерживал меня, дав обвиснуть на своем плече, стянул с меня шлем, вывел во двор. Я глотнула воздуха, услышала тивканье птицы в обгоревших ветвях. Светало.
— Оно как настоящее. Исключая игровые условности, оно как настоящее. Дает впечатление о реальной средневековой осаде! — теребила я Сашку. — Эмоции те же! Я вижу врага в лицо, я испытываю жалость и уважение. Но я должна отстоять свое, понимаешь? А под конец ничего, кроме усталости. Ноль.
— По тебе и не скажешь, что ты устала. Мечешься, как электровеник. Пожалуй, скажу тебе кофе не наливать.
Я возмутилась:
— Ты что! Я от кофе успокаиваюсь!
— А, — повинился Сашка. — Забыл.
Он принес два бумажных стаканчика с кофе на нашу скамеечку. Крона липы над головой стала какой-то особенно пышной, вовсе летней. Отекала на жаре липким соком. Липа уже отцвела, мохнатые цветочки превратились в шарики с крылатками. Ветер шуршал листьями, елозил по земле пылью. Под ногами крутился в танце, распускал хвостовые перья голубь. Сашка махнул на него рукой. Голубь лениво отступил на полшага и продолжал танцевать. Голубка игнорировала его, выклевывала что-то из травы под ножкой скамейки.
— Кстати, мы подумывали использовать игру нашу для обучения. Тебе мороженого взять?
— Не.
Было жарко, и даже головой вертеть не хотелось.