– Мыслитель – очень сложный компьютер. По сравнению с вашей "трешкой", это то же самое, что амеба по сравнению с гуманоидом. Это фактически скопированный мозг мариянина. Скопированный и предельно усовершенствованный. И потому пространственно-временные условия вашей части Вселенной, видимо, на него повлияли. Я подозревал, что такое может случиться... Исходя из размышлений, а также из его пассивности по отношению ко мне и людям, появившимся на борту. Он мог нас уничтожить много раз, но не сделал этого...
– А как же роботы, муравьи и газ (Трахтенн рассказал Худосокову об этих средствах корабельной защиты в первые минуты знакомства)?
– Роботы и муравьи действовали по сигналам датчиков опасности. А газом нас уже Горохов травил. По крайней мере, голос из динамика был очень похож на его голос....
– Дела... А сколько осталось до нашей мягкой посадки на склонах с крутизной до нависания?
– Девять часов – ответил Трахтенн. – И последних три часа нам придется провести в спускаемом аппарате в тормозных капсулах.
– В капсулах... – повторил Худосоков. – Значит, парашютная кнопочка в капсуле капитана?
– Она нажимается перед входом в атмосферу. И все остальное происходит автоматически...
– Так значит, девять часов осталось... Надо чем-нибудь заняться.
Худосоков посмотрел на Клеопатру, решая, что с ней делать. Трахтенн, угадав, к какому решению он придет, встал между ним и девушкой. У Худосокова этот поступок вызвал презрительную усмешку. Смерив инопланетянина уничижающим взглядом, он поинтересовался:
– Ты, как я понимаю, против того, чтобы я эту девку ликвидировал в целях безопасности?
– Да, – глаза вон Сера повлажнели от негодования.
– Ну и дурак. Насколько я знаю женщин, эта сучка – последняя стерва. Такие очень любят крысиным ядом баловаться...
Глубоко засунув руки в карманы, Худосоков заходил взад-вперед. И увидел баночку из-под малинового варения, в которой голубела душа покойного Бармалея, то есть бывшая душа Баламута. Посмотрел на нее внимательно, взял в руки, повертел и спросил Трахтенна:
– А где тут у тебя санузел? Люди нам могут понадобиться, а на Баламута всегда можно положиться... Так что пойду-ка я, заправлю его душеньку в регенерата.
Сунув баночку в карман и взвалив тело Горохова себе на плечи, Худосоков ушел в санузел. Там он с горем пополам засунул бренные останки Мстислава Анатольевича в дезинтегратор и, когда тот сделал свое дело, то есть превратил содержимое приемника в мариинские пищевые продукты, принялся внедрять душу Баламута-Бармалея в тело регенерата Гены.
Вернулся он в командный пункт уже с Баламутом. Тот был, естественно, в пончо и вел себя как-то странно – понюхивал то плечи, то руки.
– Это ты малиновым вареньем пахнешь, – улыбнулась Клеопатра. – Всю жизнь теперь будешь пахнуть, не отмоешься.
– Чепуха! – посмотрел он на девушку исподлобья (как же – Бармалея-беднягу угробила). Побегала бы муравьем, как я, согласилась бы и дерьмом....
Баламут не договорил: увидел под потолком совсем уже почти рассеявшуюся душу регенерата Гены. С минуту он скорбно рассматривал ее, затем сказал со слезой в голосе:
– Прости, братан. Единственное, что я могу для тебя сделать, так это помочь тебе переселиться в тело незабвенного Бармалея. Но ты ведь гордый, откажешься, да?
В ответ душа регенерата мелко затрепетала от испуга.
– Ладно-ладно, – успокоил ее Николай. – Приземлимся удачно – найдем тебе что-нибудь получше. А пока...
Баламут не договорил – в дальнем углу командного пункта, с того места, где лежало тело Бармалея, раздался чих. И Баламут рассмеялся от души: он догадался, что с его подсказки душа Горохова не побрезговала телом перепончатокрылого насекомого. Продолжая смеяться, он бросился к муравью, не успевшему еще вполне очухаться, схватил его за задние ноги и потащил волоком в спальню Трахтенна. Через минуту вернулся и сказал, обращаясь к Клеопатре:
– Я его запер в спальне. Он просил передать, что вечером, ближе к ночи, будет ждать тебя в постели. Как законный супруг будет ждать.
Девушка смолчала, а Баламут, улыбаясь своей шутке, предложил Трахтенну:
– Ну что, отметим мое рождение?
Бытовой генератор не возражал, и скоро все сидели за столом, уставленным всевозможными яствами и бутылками (на этот раз машина поскупилась на вселенские разносолы). После первой рюмки Худосоков, пивший безалкогольное пиво, рассказал Баламуту о местонахождении и психическом состоянии Черного и Бельмондо, а также о своих догадках по поводу движущих сил происходящих событий. Баламут спокойно выслушал и сказал, махнув рукой:
– Там разберемся! Я эту дурь из них быстро выбью!
И банкет продолжился. Клепа была в ударе. Смородиновый ликер окрасил ее щечки румянцем, глаза искрилась, она кокетничала с мужчинами то по часовой стрелке, то против, да так, что никто из них не мог определить, кому она отдает предпочтение. И огонь соперничества разгорался в их сердцах, даже в давно окаменевшем сердце Худосокова что-то зашевелилось.