Сердце Дьявола

У нас и в самом деле ничего не вышло: Худосоков просто не пришел. Вместо него явился Шварцнеггер, – какой-то не такой, полинявший, что ли. Он повел нас на "медосмотр". Как только мы вошли в "хлев" (так Баламут назвал комнату со стойлом БК-3), нам стало понятно, что привели нас не на медосмотр, а для подгонки отверстий тора под наши головы и кресел стойла под наши рост и габариты. Подойдя к будущему БК-3, я сразу увидел два маленьких высоких кресла с надписью на спинках "Полина Чернова" и "Елена Чернова". На остальных, замыкавших круг креслах, были написаны имена моих друзей и мое собственное имя.

Шварц дал нам, огорошенным, постоять, затем пригласил занять персональные кресла. Мы безвольно уселись в них; тут же вокруг БК-3 заходили люди в белых и синих халатах. Они споро подогнали кресла под наш рост, затем надвинули на головы тор...

В торе было хорошо и покойно как в доме детства. Ничего не хотелось, ничего не думалось... Когда тор подняли, мне в голову пришла медлительная мысль: "Просидеть бы так всю жизнь... Без возни, без суеты, без желаний..."

Подняв с трудом голову, я посмотрел в глаза Николая, сидевшего напротив, и прочел в них ту же самую мысль...

Мы сидели, не отводя глаз, целую вечность. Вечность эта прошла, и мы с Колей равнодушно отметили, что в комнату ввели остальные биологические части нашего БК. Да, именно "нашего" – именно так... Так мы и подумали...

...Опустившись, тор поглотил наши головы, обхватил гуттаперчей ошейников и засверкал синим искрящимся пламенем. Это было чудо, это был рай. Сначала восторг, потом спокойная добрая уверенность в вечности, затем клеточно-бесконечное единение со всеми: с Ольгой, дочками, друзьями... Нам не надо было общаться друг с другом... Зачем? Мы были едины во всем, не надо было думать, спрашивать, беспокоится. Времени не было, все было данностью – вот мои любимые дочери, вот любимая моя женщина, вот бесконечно знакомые друзья...

– А давайте рванем в прошлое? – предложил, вернее, подумал нам Баламут. И мы немедленно оказались там, где хотел быть каждый из нас – в Эдемском саду... Оказались и поняли, что он был сотворен для нас, научившихся удовлетворять все свои желания одними лишь чувствами и памятью... Мы витали по саду, не как нечто инородное или даже дружественное, а как его неотъемлемая частичка. Дерево познания добра и зла с его плодами вызвало у нас легкую улыбку – мы знали, что никого ничему научить оно не может...

– Здесь хорошо, – сказали девушки, – но, давайте, посмотрим еще и будущее?

И мы настроились на будущее, и пожалели об этом – оно вошло в нас, ножами догадок, страхом реальности, смятыми в комья обрывками не рожденного еще неотвратимого... Попав в пределы наших тел, эти комья расправлялись, и мы видели смерть, смятение Бельмондо, боль, бесконечное отчаяние Баламута, мы видели Ад, космос, готовый взорваться и крыс, покидающих Землю...

* * *

Все кончилось неожиданно – тор подался вверх, и мы услышали злорадное "ха-ха-ха" Худосокова. Наши глаза в отчаянии вскинулись к медленно поднимающемуся тору, все еще сверкающему искрящимся голубым пламенем... "Нет, нет, только не это!!! – ринулись к нему восемь наших мыслей... – Мы хотим знать, что с нами будет!!! Кто умрет? Кто???"

Растерянные, мы покинули "трешку", и расселись, кто где.

– Через неделю узнаете! – попытался приободрить нас Худосоков. – Только послезавтра к вашим мозгам приделают переходники и интерфейсные кабели... А пока побудьте людьми... И не бойтесь переделки – то, что вам предстоит испытать, БК-2 называет чувственным архираем.

Сказав, Худосоков с минуту нами любовался, затем вынул из кармана два леденца (красные петушки на палочке), вручил их детям и с чувством исполненного долга удалился. Но тут же вернулся и проговорил, гадко улыбаясь:

– Хотите хохму?

И тут же на наши головы надвинулся тор, и тут же над нами воцарилось голубое, безбрежное небо и в нем, высоко-высоко, мы увидели летящую клином стаю пингвинов... Замыкали стаю серебряный кувшин, попугай Попка и Гретхен Продай Яйцо на метле.

9. Доживем до понедельника... – Пить или не пить? – Худосоков ведет себя неординарно.

Пройдя в столовую, мы с полчаса приходили в себя посредством приема внутрь шампанского. Когда оно кончилось, Шварцнеггер принес еще. Полина, взяв Лену под руку, подошла к нему и попросила позволить им выходить из столовой. Тот разрешил, и дети пошли осматривать подземный бассейн для плавания. А мы принялись за шипучее ублажающее вино.

– Представьте, мы с вами будем играть в бисер и бисером этим будут все люди, все страны, вся Вселенная... – мечтательно проговорила София, уронив головку на плечо Баламута.

– А нами будет играть Худосоков... – улыбнулся я.

– А какая разница? – зевая, сладко потянулся Бельмондо. – Все равно кто-то нами играет... Государство, жена, начальник.

– К черту эти разговоры... – прервал его Баламут и, поискав глазами Шварцнеггера, показал ему пустую бутылку. Шварц кивнул и вышел. Николай, довольно хмыкнув, продолжил: