Хаджар начал подозревать, что законы эти были намного старше и куда значимее, чем о них думали в мире смертных.
— Это цена твоего ответа, бабушка?
— Это цена нашего разговора, путник. Не примешь — говорить нам не о чем. А за ответ спрошу столько, сколько стоит вопрос.
Хаджар несколько секунд подумал. Он пил чай и ел пряник. Его никто никуда не торопил, но он чувствовал, как время утекает сквозь пальцы.
— Согласен, бабушка, — кивнул, наконец Хаджар и почувствовал, как и эти слова въелись ему в душу. Не прошло и часа с того момента, как он пришел в Мир Духов, а уже успел взять на себя три обязательства. — Когда придет это время?
— Когда ты сам того захочешь, — пожала плечами бабушка. — Или, когда поймешь, что оно пришло. А теперь, расскажи мне о старце, которого ты ищешь.
Хаджар задумался. Как описать того, кого он видел лишь мельком и так и не понял, кем тот являлся на самом деле.
— Он играл на струнном инструменте, и был грозен, но мягок. Шагом он мог перешагнуть через горы, но в то же время выглядел не многим выше меня. Седой, как вершины гор зимой, он был воинственен, но… — Хаджар взял паузу, чтобы подобрать нужные слова. — Мягок и спокоен.
Бабушка, слушая, кивала головой, а когда Хаджар закончил, тут же ответила:
— Да, путник, с этим старцем я могу тебе помочь. Только не знаю, на счастье себе ищешь или на погибель. Но, раз ищешь и хочешь найти, то я подскажу, вот только…
— Только… что?
— Избушку мою видел?
— Видел, — кивнул Хаджар. — красивая.
— А когда-то была еще краше, — немного печально вздохнула хозяйка. — но сейчас время такое, что забор мой покосился, крыльцо, того и гляди, ногу кому-то откусит, а про крышу я даже и не говорю. Помоги, путник. Ты, вон какой видный. Плечистый, мускулистый.
— Конечно бабушка, помогу, — согласился Хаджар.
Сверкнули темные глаза хозяйки.
— Ты ведь слышал меня путник, — каким-то другим голосом, совсем не тем мягким и теплым, что раньше, произнесла она. — Что это лишь моя просьба, а не цена за ответ.
— Слышал, — кивнул Хаджар. Отставив чашку он поднялся и, выйдя в горницу, огляделся. — Где у вас можно инструменты взять, хозяйка?
Простояв немного, он дождался пока из кухни выйдет бабушка. В руках она держала ящик с молотками, гвоздями самого разного диаметра и калибра, с пилой и топором колуном.
— Держи, — она протянула ношу Хадажру. Тот принял и едва не согнулся под общим весом, а бабушке, старенькой созданию, хоть бы что — даже не вспотела, пока несла. — Спрошу тебя, путник. Почему согласился?
— Вы меня от травы спасли, — объяснил Хаджар. — а, даже если и не так, то… мама меня с папой, хозяйка, так воспитали, чтобы на добро отвечать стократным добром, а за зло — десятикратным злом.
Бабушка только улыбнулась.
— Это не так звучит на самом деле, путник.
— М?
— Раньше говорили, на зло — стократным злом, а на добро — десятикратным добром…Да и сейчас, тоже, — она подошла к Хаджару и провела морщинистыми пальцами по щеке. — Хорошая у тебя была мама. И папа, тоже. Не грусти по ним, путник, больше того, что следует. Им сейчас хорошо. Спокойно. Они отдыхают и ждут тебя, но не хотят, чтобы ты приходил. Как и все те, кто покинули нас. Они ждут и молятся, чтобы мы не приходили. Это их и наше испытание. Тех, кто любит.
Хаджар вдруг понял, что по его щекам катятся слезы. А вместе со слезами уходят остатки боли, оставшейся по ушедшим родителям.
— Спасибо, бабушка, — поклонился Хаджар. — я пойду, согреюсь, поработаю.
— Иди.
Глава 924
Глава 924
До самого вечера Хаджар, по пояс раздетый, на морозе, занимался тем, что чинил и правил. Он рубил дрова, которые непонятно откуда взялись на заденем дворе. Затем простой, двуручной пилой, делал из них пусть и плохонькое, но подобие черепицы для кровли.
Взбирался по лестнице, бил молотком по гвоздям, счищал снег и продолжал процедуру по новой.
Затем он смастерил несколько новых ступеней, начал класть их к крыльцу, но потом понял, что это бесполезное занятие и, вооружившись топором, разломал почти полностью лестницу крыльца и основание и заменил их на новые, украсив их той простой резьбой, на которую был способен.
Затем, уже в ночи, под светом звезд, он правил забор. Все это время, что кот, что пес, следили за ним, а бабушка порой выносила во двор горячего отвара, который согревал дышащее паром от работы тело Хаджара.
Наконец, когда он поставил на место последнюю доску в заборе и вырезал на ней несколько символов-оберегов, то уже собирался позвать бабушку, но та стояла позади него.
Справа от неё лежал старый пес, а слева — черный, толстый кот.
Они больше не шипели и не рычали на Хаджара, а воспринимали его спокойно и с миром.
— Обереги? — удивилась бабушка, увидев работу Хаджара.
— Чтобы чужие и названные не приходили, — кивнул Хаджар.
— Тоже мама показала?
Хаджар только кивнул. Символы, которым его обучала мать, не было волшебными. Скорее являлись иллюстрации к тем сказкам, которые она рассказывала.
— Что же… судьба, наверное… — прошептала бабушка. — Спасибо, путник, что не просто работу сделал, а от сердца. А то, что делается от сердца, пустым оставаться не должно.