— Как, говоришь, тебя звать? — внезапно спросил он, осознавая, что и драной кошки не помнит: столь крепка была выпивка.
— Плут, — промычал с набитым ртом толстяк.
— Что за поганое имя? — пробормотал Нольвен, опускаясь на скамейку и подливая воды себе в кружку.
— А вчерашним днём оно вам по нраву пришлось, — пожал плечами Плут.
— Да? — рассеянно спросил Гверн.
Плут сочувственно покачал головой.
— Вы хоть что-нибудь помните?
— Помню, как в замок вернулись, как эта псина Стенден из ниоткуда вырос, а потом... темнота.
— А потом нагрузили меня этим. — Плут указал взглядом на лук и колчан со стрелами, что стояли в затянутом паутиной углу. — И велели вести в кабак. Даже не спросив моего мнения!
— Как будто такой народец, как ты, когда отказывался от кабака? — презрительно фыркнул Нольвен.
— Обижаете, милорд. Я крайне редко выпиваю. У меня другие слабости.
— Женщины?
— Об этой радости я даже не заикаюсь.
— Тогда карты?
— Вот тут угадали. Вчера народец за столом чего только не ставил — у меня руки так и чесались за расклад взяться.
— А почему не взялся?
— Вас пас.
— Прям пас? — хмыкнул Гверн, с подозрением разглядывая полоску бекона, по которой прошлась вереница красных муравьёв.
— Вот прямо как козу пас! — страстно клялся Плут. — Глаз с вас не сводил, чтобы вы перстенёк свой на какую-нибудь шёлковую ленточку не разменяли. Ленточка — тьфу. Всё, что за неё дадут, стоит не дороже ковша колотого гороха. А перстенёк у вас очень занятный...
— Знаю, — резко ответил Нольвен. — Не твоё дело зариться на чужие перстни.
— Прошу прощения, ваша светлость. Ради вашего блага старался. Вместо вас глаз с пальцев вашего противника не спускал, а то вы то за ухом чесать удумывали, то моргали подолгу, то словно спали. Вас только ленивый не облапошил бы. Но я был начеку и все попытки картёжников, нечистых на руку, пресекал. Но вы всё равно кучу спустили...
— Сколько я тебе за твои старания должен? — Гверн полез рукой в мешочек, всегда пристёгнутый к поясу, но в мешочке осталась только табачная крошка.
— Даже не думайте! — замахал руками толстяк. — Я теперь ваш должник пожизненно. Вы меня от виселицы спасли, так что вам теперь мне и приказывать.
Гверн скривился: заводить слугу в столь тяжёлый момент в жизни он никак не планировал. Себя бы прокормить, а тут ещё один рот прилип.
Всё произошло совсем неожиданно: они вернулись в замок быстро, Гверн плеснул себе в лицо студёной воды, чтобы прогнать запах крови и все воспоминания об увиденном, и, расстегнув тугие застёжки на вороте куртки, опустился за стол, на котором кроме кувшина вина больше ничего не было. Предложил кислого краснощёкому толстяку, но тот в ответ лишь покачал головой, сославшись на больную печень. А потом появился Стенден.
Они стояли друг против друга. Оба — высокие, со скрещёнными за спиной руками, с напряжёнными лицами, хмурые и своей мрачностью невероятно неприятные. Оба сверлили друг друга подозрительными взглядами, пока Стенден не решился и не выдохнул первым. Сказанные слова поразили Гверна в самое сердце.
Несколько лет назад ему, пареньку с улицы, не знавшему отца и помнившему лишь вечно печальную, но удивительно красивую, мать, вдруг показалось, что удача нашла его. В те дни, изнывая от жары и слушая непрекращающееся урчание в животе, он днями и ночами слонялся по улицам Торренхолла и за кусок хлеба и глоток воды напрашивался в дома на любую работу. Труппу бродячих артистов разогнали как с неделю; кто не успел удрать — попал в сырую темницу. Сборище уличных комедиантов обвинили в налёте на дом какого-то важного богача. Было то правдой или нет, Гверн не знал: добычей с ним никто не делился, как и планами, и вместо выяснений Нольвен предпочёл быстро бежать, чтобы успеть оказаться по ту сторону широкой цепи, в которую попались менее проворные приятели.
Первые два дня прошли в одном из тёмных и вонючих подвалов. На третий пришлось высунуть голову навстречу солнцу и сразу зажмуриться: так сильно то палило. Голод и жажда гнали вперёд, к людям, но те, завидев запачканного грязью юношу, спешили закрыть окна и двери и ни на зов, ни на стук не отвечали. И в миг, когда делить со свиньями помои, выплеснутые в лохань на закате солнца, стало уже совсем невмоготу, Гверн вспомнил о камне. Нащупав перстень в кармане потрёпанной куртки и твёрдо решив заложить ценную вещицу, Нольвен направился к старьёвщику, славившемуся своей непритязательностью и умением не задавать вопросы, и уже почти постучал кулаком в дверь, когда его руку вдруг перехватил гвардеец и приказал следовать за ним в замок.