Мечта маленького, глупого принца. Бегать, чувствуя ветер, наперегонки с облаками и увидеть все то, что прежде было от него сокрыто за стенами больничной палаты.
Хаджар схватился за голову.
Опять заболела…
Он сидел на холме с которого открывался вид на долину. Постепенно сбрасывая покрова ночи, мир начинал пробуждаться под ласковым прикосновением рассвета. Первые утренние отсветы пробились над горизонтом, осторожно проглядывая сквозь пелену темноты, словно не желая пробуждать мир от дремоты. Солнечные лучи, нежные и золотистые, заиграли на фоне пейзажа, освещая бескрайние просторы лугов, простиравшихся до самого горизонта.
Холмы, укрытые пышным зеленым ковром, мерцали под лучами нового света, и каждая травинка нежилась в рассветном сияние. Это мягкое свечение, успокаивающее, сродни материнской колыбельной, согревало землю своей нежной лаской. Едва заметное прикосновение Ирмарила вдохнуло жизнь в долину, озарив ее сиянием, от которого холмы казались сложенными из бесчисленных изумрудных драгоценных камней.
Среди зелени, щедро разбросанной мазками кисти природы, поднимали к небу свои очи полевые цветы, греясь в солнечных поцелуях. Роса, прежде украшавшая их всю ночь, сверкала маленькими кристаллами. Она, будто игривый ребенок, выхватывала солнечный свет и преломляла его в хороводе ярких оттенков. Маки, лютики и акониты мягко колыхались на утреннем ветерке, а их яркие краски искрами пылали на фоне зелени. Похожие на драгоценные камни, беспорядочно разбросанные таинственной волшебницей, и каждый из них пел свою песнь о мимолетной красоте природы.
И чем выше рассветное солнце поднималось по небосводу, заливая мир своим лучезарным сиянием, изумрудные холмы словно оживали. Полевые цветы все пылче танцевали в такт крепнущему ветру, отрадно приветствуя утреннее солнце. Капли росы засверкали в лучах солнца, озаряя холмы уже не искрами, а небольшими пожарами сияний.
— Красиво?
Он провел ладонью по траве, поймал на ветру листочек березы, вдохнул его аромат и слегка зажмурился.
— Красиво — это просто слово, — ответил он. — А все, что я вижу… это то, где красота
Старик, сидевший рядом с ним, перебирающий узловатыми пальцами струны Ронг’Жа, первого своего рода, присвистнул и от его свиста по холмам и долинам пронесся особо ретивый бриз.
— Никогда бы не подумал, что в доспехах Черного Генерала прячется поэт.
Он посмотрел на Борея, пришедшего к нему держать слово, а затем отвернулся и обратил взор на рассвет.
Он промолчал. Не стал ни спорить, ни убеждать в чем-то своего дядюшку. Какой в этом смысл. Время слов прошло. Наступало время крови.
— Зачем, генерал, к чему все эти разрушения, вся эта боль и гнев, разве не лучше просто сидеть и наслаждаться рассветом?
— Рассветом… — повторил генерал и снова прикрыл глаза, наслаждаясь робким теплом застенчивого утра. — Ты знаешь, старик, когда-то давно, когда я стоял посреди мертвой земли, а мои сухие ветви изнывали под зноем, я видел сны.
— И о чем были эти сны
— Не знаю, — так и не открыв глаз ответил он. — но хочу узнать.
— И ты думаешь, что тебе откроется истина, если ты уничтожишь этот мир?
— Не знаю, — повторил генерал. — но, если подумать, то когда твоя явь — это сон, то может быть сны, что ты видишь — стоны яви, зовущей тебя на помощь?
Борей засмеялся и от его смеха на западе вспенились темные тучи, и веселая летняя гроза засверкала подмигивающими вспышками молний.
— Я говорю со своим племянником, прославленным воином, запечатавшим Врата Грани или с мудрецом Ляо Фенем?!
Они замолчали на какое-то время, а Ирмарил продолжал свой путь по небосводу, одаривая светом все новые и новые дали.
— Ты думаешь, что та явь, что таится за этим сном, окажется лучше?
— Не знаю, — в третий раз повторил Черный Генерал. — Но…
— Но иногда, — перебил Борей. — Сладкая ложь лучше горькой правды, племянник.
Он посмотрел на старика, а затем повернулся обратно.
— Ты никогда не хотел узнать, что там, — кивнул он в сторону горизонта. — за границей всего сущего? Под покровом всех этих иллюзий.
— То, что ты называешь иллюзией, для бесчисленных душ, которые ты собираешься погубить, и есть реальность.
— Такая же, как для куклы — её сцена, на потеху гогочущим зрителям.
Борей вздохнул и качнулись верхушки лесов, и задрожали ледяные шапки гор.
— Я не могу поддержать тебя, племянник. Только не в войне против всего мира.
— Даже после того, как я рассказал тебе что видел за Вратами?
— Даже после этого, — подтвердил Борей.
— Ты не веришь моим словам?
— Я верю в то, что Черный Генерал честный и доблестный воин и он бы не стал осквернять свое имя словами лжи и неправды.
— Тогда почему?
Борей направил взор лазурных глаз, внутри которых таилось целое небо, в ту же сторону, что и генерал.
— Потому что, генерал, я боюсь, что ты можешь оказаться прав, — тихо прошептал Борей. — и тогда, если то, что ты увидел за Вратами истинно, ты мы уже сидели так с тобой и будем сидеть снова и мне уже было страшно и снова станет страшно, а значит, что мой удел быть трусом. Из раза в раз. Из раза в раз…
— Тогда встань вместе со мной и…